«Плохо же ваше дело, мистер Аллен, если вам даже для „Генриетты“ не удалось набрать „мертвецов“, готовых исполнять все ваши поручения и хранить ваши тайны», — злорадно думал капитан. Он долго стоял, прислонившись к грязному трапу, слушал мечты кочегаров о том времени, когда управление атомной энергией будет в настоящих руках, и жалел, что не утонул юношей на «Альбатросе», пятьдесят лет назад разбившемся у Зеленого мыса. Ведь все прожитые годы молодости, расцвета сил, даже мучительной старости он отдал не людям, которые вместе с ним рисковали жизнью, не бурному морю, которое он когда-то любил всей душой, а широкой ненасытной пасти несгораемых шкафов пароходных компаний, изжевавшей его и превратившей в безвольного раба денег.
— А может быть, все это врут про «Генриетту»? — сказал один из кочегаров. — Чего только не услышишь в кубриках да в портах.
Капитан Энди, не колеблясь, подошел к матросам.
— Нет, ребята, то, что вы слышали про «Генриетту», правда! Перед вами сам капитан Доплэнд, приведший «Генриетту» к месту ее гибели у Острова чаек.
ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ ДЖЕКА МАРИОНА
Джек Марион сидел на мраморной террасе дома, построенного сто пятьдесят лет назад рабами, привезенными из Нигерии. Было очень жарко, и Джеку казалось, что цветы магнолий, как будто вылепленные из белого прозрачного воска, тают на глазах и все сильнее и сильнее насыщают знойный воздух своим душным, усыпляющим ароматом.
«Здесь трудно работать», — думал Джек, и его голова медленно склонялась на грудь. В полусне он увидел человека с чемоданом в руке, спрашивавшего дорогу к какому-то мосту. Стараясь удержать ускользающий обрывок сна, Джек промямлил что-то непонятное ему самому и махнул рукой. Но незнакомец не уходил.
— Клянусь преисподней, — воскликнул он, — если бы не роскошный костюм и эта вилла, я подумал бы, что передо мной Джекки Марион!
Пришедший в себя Джек сбежал с террасы и протянул говорившему обе руки:
— Чарли, дорогой! После этой встречи я твердо убежден, что Земля — плоская и совсем маленькая штука.
Через минуту старые школьные друзья Джек Марион и Чарльз Мильн сидели на террасе и, перебивая друг друга, вспоминали прошлое.
— Как ты попал сюда? Последний раз, когда мы виделись, я работал подручным у водопроводчика, а ты, по-моему, добывал хлеб, нося вещи на вокзале. Я, как видишь, по-прежнему ободран, как линяющий пудель. Откуда же у тебя вся эта роскошь?
— Я здесь только случайный гость, и все это богатство чужое, — сказал Джек. — И даже не понравившееся тебе выражение лица — не мое собственное. Это маска, обязательная для моей новой профессии. Но как я рад, что встретил тебя! Часто я пытался разыскать тебя, но мне всюду отвечали: «Выбыл в — неизвестном направлении». Я серьезно думал, что ты гниешь в какой-то из наших тюрем, попав в нее из-за твоей непримиримости и постоянных выступлений против правительственной политики.
— Ну, моя очередь докладывать потом. Твое непонятное превращение требует немедленного рассказа.
— Мне надо очень серьезно поговорить с тобою, — начал Джек. — Мне тяжело молчать, и, кроме того, ты должен знать о моих делах, — это может понадобиться совсем неожиданно для моих родителей.
— Отчего ты кричишь, как будто мы находимся на большом расстоянии друг от друга? — спросил Мильн.
— Говори громче, я очень плохо слышу, — ответил Джек.
— Плохо слышишь? Что случилось с тобой?
— Случилось очень многое, дорогой Чарльз. Ты был принужден оставить университет на втором курсе. Это большое несчастье, очень большое! Но, мне кажется, еще хуже с колоссальным трудом получить высшее образование, а потом повиснуть в воздухе, не имея возможности приложить свои знания, быть лишенным куска хлеба после того, как пять-шесть лет мечтал о радужных перспективах, которые открываются перед тобой, лишь только ты взойдешь на верхнюю ступеньку лестницы. Кем я только не работал с моим дипломом инженера в кармане! Каменщиком, статистом в театре, парикмахером, подручным маляра, носильщиком… Но главным образом я все-таки оставался безработным. Первый год, когда мы с тобой встречались, еще кое-как скрашивался юмором, сохранявшимся у меня. Потом стало труднее. Третий год я могу охарактеризовать одним словом: отчаяние…
Джек замолчал, закуривая папиросу, и Мильн видел, как в его руке дрожит маленькое пламя, осветившее упрямый подбородок и губы, крепко стиснувшие папиросу.