Кеннеди в изумлении только развел руками. Огромные ладони боксера-тяжеловеса дрожали.
— Надо быть справедливыми. Львиная доля во всем этом деле принадлежит Киду. Без него мы пропали бы. Что скажешь ты, Джонни? — спросил Джонсон.
Кид медленными, тяжелыми шагами подошел к столу, раскрыл портфель и один за другим бережно сложил в него все документы. Тщательно застегнув портфель, он взял его и направился к выходу.
В дверях он обернулся:
— Мне стыдно, что я так долго жил среди вас и не разгадал, кто вы. К счастью, на строительстве есть другие люди. Я ухожу к ним вместе с этими документами.
Он с такой силой захлопнул за собою дверь, что с полки упала ваза с засохшими цветами, Браули пристально посмотрел в глаза Кеннеди. Тот низко-низко опустил голову, словно стараясь спрятать ее. Браули сердито пожал плечами и вышел. За окном была уже ночь. Привычная улыбка медленно сходила с губ Джонсона. Он взял письмо к матери Кида и вложил его в конверт. Кеннеди вдруг двумя огромными прыжками выбежал из комнаты. Джонсон тоже вскочил, сунув руку в открытый ящик стола, но шаги Кеннеди раздавались уже далеко. Инженер снова сел и минут двадцать настороженно прислушивался, вздрагивая при каждом звуке.
Когда Браули вернулся, Джонсон взглянул на огромный синяк под его глазом и ничего не спросил. Браули взял приготовленное письмо, прочел адрес, скомкал конверт и выбросил его в окно, в реку, тихо струившуюся у стен дома.
— Я еду в Мексику… А ты?
Джонсон завороженными глазами смотрел, как по столу из перевернутого флакона расплывались красные, словно кровь, чернила.
— «Люди „маленькой книги“» — сказал про нас Кеннеди. Мы с тобою можем делать лишь то, чему научили нас наши «маленькие книги». Не только технические. Ты бежишь в Мексику? А я — гораздо дальше.
«СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!»
Дождь недавно кончился, но в воздухе висела тонкая пелена тумана, сквозь которую сельскохозяйственные машины, двигавшиеся на разных участках поля машиноиспытательной станции, казались странными, незнакомыми даже инженерам экспериментального завода, создавшим их.
Под широким длинным навесом выстроился десяток машин, прикрытых брезентом. Около одной из них — настолько большой, что ее передняя часть довольно далеко выступала из-под навеса, — стояли три человека: директор завода Смуров и два инженера-конструктора — Кутров и Иванов.
Смуров приподнял брезент и внимательно оглядел открывшуюся часть машины. Потом посмотрел на небо, на часы. Его розовое лицо с чуть припухшими веками было несколько встревоженно. Обернувшись к молодому инженеру, стоявшему рядом, Смуров сказал:
— Пора, Алексей Петрович: мне надо еще успеть в министерство.
Алексей Петрович Иванов кивнул головой и, сбросив пальто, начал готовить машину к пуску. Это был картофельный самоходный комбайн, предназначенный для работы в самых тяжелых условиях.
Смуров взял под руку Кутрова и отвел его в сторону.
— Что насупились, Николай Николаевич? Впрочем, в такую погоду у всех настроение паршивое. Даже у такого оптимиста, как я. Но я уверен, что все будет благополучно, и мы докажем, что наш комбайн может убирать картофель даже во время потопа.
Кутров стоял перед директором завода, задумчиво глядя на еще совершенно чистые башмаки гусеницы, видневшиеся из-под парусины. Бледное, немного суровое лицо инженера резко оттенялось черным непромокаемым плащом, покрытым пятнами глины разной формы и цвета.
— А я не уверен, что нами уже все сделано для такого тяжелого испытания. Дождь шел две недели почти непрерывно. Земля напиталась влагой. Существующая машина работает только на легких суглинистых почвах. По сравнению с ними место испытания нашего комбайна представляет собою что-то вроде расплавленного чугуна. По-моему, мы уже очень размахнулись.
— Вы против технического риска, Николай Николаевич! Что с вами? Вы всегда казались мне смелым инженером. Ведь именно вы помогли мне превратить наш завод, выпускавший одни только сеялки, в экспериментальный. Вспомните, какие только конструкции машин не проходили испытание у нас! И все кончалось благополучно.
— То, что мы делали раньше, Семен Григорьевич, было не риском, а технической смелостью, основанной на уверенности в правильности решения главной задачи. Теперь мы рискуем. Кроме того, испытания машин кончались благополучно тут, у нас. А как вели себя машины на полях совхозов и колхозов? Вы знаете?
— Нет. Рекламаций мы не получали, и этого для меня вполне достаточно. А что касается риска, то всякое новое — по-настоящему новое — дело связано с риском. Подумайте только: мы с вами подняли на щит совсем примитивное предложение этого мальчика, Иванова. И что сделали! А? Что мы сделали?! Я вас спрашиваю! Эта машина — этап нашего роста. Испытание наших сил. После нее мы с вами возьмемся уже за нечто совсем небывалое. У меня есть идея, развитие которой может оказаться очень полезным для машиностроения вообще. Мы с вами напишем капитальный труд на тему…