______________
* Мф. 7.13-14.
Лафрамбуаз!.. Только он один мог отправить мне подобное послание! И долго еще этот тип собирается отравлять мне жизнь? Я позвонил в бордоскую больницу и выяснил, что инспектор Лафрамбуаз уже не нуждается в строгом постельном режиме и навсегда покинул палату. Я перезвонил в полицию. Оказалось, Иеремия пока на работу не вышел. Зато дома я его сразу поймал.
- Алло? Иеремия?
- Это вы, Тони? Как поживаете?
- А как, по-вашему, я, черт возьми, могу поживать, если какой-то неудавшийся пастор ни с того ни с сего посылает мне цитаты из Ветхого Завета?
- Из Нового, Тони, из Нового...
- Ну и что? Я-то тут при чем?
- Вам бы следовало поразмыслить над мудрым советом.
- Да нет у меня времени "размышлять", как вы изволили выразиться!
- Жаль...
- Возможно, Иеремия, но, знаете, я буду очень вам обязан, если вы наконец оставите меня в покое. Дело Гажана меня больше не интересует!
- Правда?
- Чистейшая!
- Даже если бы вы узнали, что границу в Саре переходил вовсе не Марк Гажан?
- Вы что, рехнулись?
- Не хотелось бы вас сердить, но, по-моему, это скорее вам любовь совсем помутила рассудок и затмила глаза.
- Я не позволю вам!..
- Спокойно, Тони, спокойно! Гнев - дурной советчик. Повторяю вам, это не Гажан удрал в Испанию.
- Но кто, в таком случае?
- Вне всяких сомнений, убийца Тривье и Сюзанны Краст.
Наступило недолгое молчание.
- Я думаю, вам имеет смысл поскорее вернуться сюда, Тони, - вкрадчиво заметил Лафрамбуаз.
И он, не дожидаясь ответа, повесил трубку, чем окончательно довел меня до белого каления. Вне себя от ярости, я поклялся всеми чертями ада, что не дам какому-то проклятому упрямцу навязывать мне свою волю! До Рождества считанные дни. Но, поразмыслив, я решил, что, в конце концов, день-два ровно ничего не меняют и я могу приехать в Бордо чуть-чуть пораньше. Я позвонил Патрону, предупредил, что немедленно возвращаюсь на место расследования и, если узнаю что-нибудь новое, сразу же сообщу, однако в любом случае утром двадцать седьмого числа я приду к нему с окончательным докладом.
- Тони... Что вас опять потянуло туда? Любовь или... самолюбие?
- Возможно, и то, и другое.
- Тогда еще не все потеряно.
* * *
В Бордо, на вокзале Сен-Жан, меня охватило странное чувство - нежность с легкой примесью вины. То, что Эвелин сейчас мирно спит в этом городе, и до рассвета, когда все оживет и зашевелится, - еще несколько часов, рождало смутное ощущение обмана. Я как будто предал доверие Эвелин. В то же время из-за того, что она здесь, все становилось удивительно родным и знакомым. Короче, ступив на землю Бордо, я чувствовал себя как этакий повеса-муж, после капитальной попойки на цыпочках крадущийся в дом, чтобы не разбудить жену. Стояла холодная декабрьская ночь, но меня согревала любовь. Мне не терпелось поскорее снова увидеть Эвелин и попросить прощения неизвестно за что. Мои попутчики побежали кто к такси, кто - к друзьям и родным, и очень скоро я остался один. Сперва я чуть было не отправился в одну из ближайших к вокзалу гостиниц, но, заметив медленно едущее такси, решил, что лучше всего сейчас же наведаться к Лафрамбуазу. Раз по его милости я оказался на улице в такой поздний час, так пусть сам и расхлебывает последствия!
Я думал, что мне придется долго трезвонить в дверь и ждать, пока Иеремия вылезет из постели и стряхнет остатки сна, но, к моему величайшему удивлению, не успел я коснуться кнопки, как передо мной предстал улыбающийся и совершенно одетый Лафрамбуаз.
- Добрый вечер, Тони.
- Вы что же, еще не ложились?
- Я вас ждал.
- Но откуда вы могли знать?..
- Просто вы, несмотря ни на что, прежде всего отличный агент.
И я вошел, полусмущенно-полусердито пробормотав нечто невразумительное.
- Я приготовил пунш, Тони... Знаете, у нас, в Бордо, первоклассный ром...
Поведение добряка Лафрамбуаза меня почти растрогало, однако я не желал так быстро сдавать позиции. Но по крайней мере насчет рома Иеремия не соврал: он и впрямь оказался превосходным.
- А теперь растолкуйте мне, каким образом вы сделали последнее открытие.
- Да очень просто. Съездил в Сар, повидался с Испуром, а потом с Вэнсаном Изочесом.
- И что же?
- Ну и показал парню фотографию Марка Гажана. Изочес отродясь его не видел.
Я невольно выругался сквозь зубы: как же меня-то угораздило свалять такого дурака? А Лафрамбуаз без тени иронии пояснил:
- Подсознательно вам настолько хотелось, чтобы клиентом Изочеса оказался наш инженер, что описание проводника не могло не совпасть со сложившимся у вас представлением о Гажане.
- С чего вы взяли, будто мне этого хотелось?
- Так ведь бегство Гажана дает полную свободу его жене, верно?
- Вы действуете мне на нервы, Иеремия!
- Очень жаль, но тут уж ничего не попишешь.
- Ерунда! На самом деле сыскному полицейскому ужасно нравится, что он так здорово обскакал агента спецслужбы!
Лафрамбуаз мигом посерьезнел.
- Если бы я хоть на секунду мог принять это обвинение всерьез, Тони, немедленно попросил бы вас уйти и забросил расследование. Нет, дорогой мой, я продолжаю ковыряться в истории Гажана только из дружеской симпатии к вам и еще потому, что всерьез опасаюсь, как бы вам не пришлось пережить несколько очень неприятных часов...
- Я сказал Эвелин Гажан, что люблю ее.
- Да?
- И она тоже меня любит.
- Этого-то я и опасался.
- А чтобы уж быть откровенным до конца, могу добавить: я женюсь на ней и ухожу в отставку, чтобы иметь наконец возможность жить по-человечески.
Полицейский долго молчал, видимо обдумывая мои слова.
- Это случилось с вами впервые в жизни, не так ли? - наконец спросил он.
- Да.
- Так я и думал. В вашем возрасте это фатально.
Я опять начал сердиться:
- Ну давайте же, старина, начинайте! Расскажите мне, что это Эвелин убила Тривье, прикончила Сюзанну, приказала наемнику превратить меня в лепешку, а вас нафаршировала свинцом!
- И не подумаю!
- Ах, вы все-таки признаете, что это чушь?
- Да, и все-таки мадам Гажан косвенно виновата во всех этих преступлениях, поскольку именно она предупреждала об опасности человека, для которого убрать тех, кого вы только что перечислили, было вопросом жизни и смерти.
- Вы имеете в виду Марка Гажана?
- Не уверен. Скорее того, кто сбежал в Испанию, прихватив досье.
- По-вашему, это любовник Эвелин?
- Возможно...
- Вам чертовски повезло, Иеремия, что вы ранены, иначе я съездил бы вам по морде!
Лафрамбуаз посмотрел на меня с нескрываемым удивлением.
- Поразительно: то, что мадам Гажан, быть может, преступница, вас как будто не особенно волнует, но от одного предположения, что в ее жизни есть кто-то другой, вы готовы лезть на стенку! А ведь это куда менее тяжкая вина, правда?
- В общечеловеческом плане - да, но для меня - нет, поскольку это доказывало бы, что Эвелин мне лгала!
- Или не посмела сказать правду.
Я прекрасно отдавал себе отчет, что смешон.
- Ладно. Покончим с этим делом. Выкладывайте уж до конца!
- Теперь, когда нам известно, что в Испанию ездил не Гажан, придется признать, что это либо его сообщник (иначе откуда бы у него машина?), либо убийца...
- Убийца Гажана?
- А вам разве не приходило в голову, что, очень может быть, Марк Гажан - только жертва? Что инженер и в мыслях не держал предавать свою страну, но его убили и обокрали?
- С ведома жены? Какая гнусность!
Лафрамбуаз вздохнул.
- Опять вы все сводите к ней! Да я понятия не имею, участвовала мадам Гажан в предполагаемом убийстве или нет! Могли отлично обойтись и без ее помощи. Представьте, например, что Гажана прикончили, когда он загонял машину в гараж, и сразу спрятали тело? Тогда ваша Эвелин имела все основания думать, что муж ее действительно бросил, особенно если преступление совершил кто-то из близких друзей, хорошо знавших привычки Гажанов, и даже не обязательно любовник. Действуя таким образом, молодчик мог продать изобретение Марка за огромные деньги, а заодно освободил от брачных уз его жену. Возможно, он надеялся, что когда-нибудь Эвелин, устав от одиночества, уступит его домогательствам?