Отыскав недопитую прошлым вечером бутылку, Маэтор отхлебнул немного, поправив здоровье, и поставил на видное место – чтобы Джульетта смогла последовать его примеру, когда всё-таки решит проснуться. Поворошил угли в камине, являвшемся сердцем жилища, дающим тепло, и создающим уют в доме. Не зная чем ещё занять себя, рухнул в кресло, маясь похмельем. Чай с имбирём мог бы облегчить его страдания, но Маэтор не решился даже дотрагиваться до специй в таком состоянии. Джульетта убила бы его, просыпь он хоть пару крошек – настолько они были ценны в мире людей. Купание в прохладном лесном озере тоже могло бы помочь, но озёр или, хотя бы прудов на прилежащей не наблюдалось. Ледяной душ из ведра по прежнему не прельщал – совершенно.
Пытаясь отвлечься, остроухий бросил взгляд в зеркало, висевшее на стене. Оттуда на него смотрела жалкая карикатура на благородного эльфа. Неубедительная пародия. В этом худом, бледном с похмелья существе, с темными кругами возле глаз и растрёпанными, слегка влажными после умывания волосами, которые уж точно нельзя было сравнить ни с лентами овеществлённой тьмы, ни с чёрным янтарём, непросто было угадать благородного представителя Старшего Народа. Попытавшись привести себя в порядок, Маэтор быстро бросил это бесперспективное занятие и решил прогуляться по городу. Немного подышать свежим воздухом.
Всё лучше, чем сидеть здесь, пытаясь восстановить в памяти картину вчерашних событий, которая никак не складывалась.
Пройдя в лавку – единственное место в доме, сообщавшееся с улицей, эльф, на всякий случай проверил сундуки и шкатулки с лекарственными порошками и микстурами, подёргал ручку двери, ведущей в лабораторию и на склад с ингредиентами, накинул на плечи плащ и вышел на улицу. Окунулся в густой туман, окутывающая землю таинственным шлейфом недосказанности и снов.
Было холодно и сыро. Мгла бледными, дымчатыми полосами стлалась у ног эльфа, и клочьям и вились перед лицом, сокращая поле зрения до двух шагов. Глядя вперед, он не видели ничего, кроме небольшого отрезка брусчатки, а обернувшись назад, видели такой же кусок её, исчезающий в тумане. Дома на противоположной стороне улицы скорее угадывались, чем были видны.
Гулять в такую погоду было небезопасно, но Маэтор всё же рискнул. Оглядевшись по сторонам и прикинув свои шансы, он запер дверь и спустился по ступенькам крыльца, готовый буквально раствориться в белёсом мареве. Ощущение было такое, словно весь ему мир вдруг ограничился окружностью в полдюжины шагов и всякий раз образовывался перед ним заново с тем же постоянством, с которым и исчезал позади. Впрочем, иногда в дымчатом пологе всё же возникали просветы, сквозь которые зорким глазам эльфа удавалось рассмотреть не только ближайшие пару кварталов, но и поросшую лесом горную гряду, высившуюся за пределами стен.
Тёмная линия далекого леса, зубчатой стеной встававшего из наползающих волн тумана манила своей таинственностью. И так хотелось просто выйти за ворота крепости и побродить среди деревьев, между которыми плавали сизые клочья. Маэтор не жалел о том, что оставил леса, издревле облюбованные его народом, просто… иногда его охватывала тоска по прошлому. Чтобы избавиться от неё, он отправлялся гулять по серому, каменному городу, ища немногочисленные признаки жизни. Обычно, скромные сады, высаженные горожанами во дворах домов и единственный на всю округу парк утоляли его тоску по дому, но сегодня всё было иначе.
Попадавшиеся на пути деревья казались Маэтору гротескными, призрачными фигурами, а их вершины так и вовсе терялись в тумане, местами сливавшимся с осенним облачным небом. Поплутав немного по каньонам узких, запутанных улочек, освещённых лишь масляными фонарями, эльф и не заметил как ноги сами вынесли его к трактиру с весьма говорящим названием «Зелёный Змий».
«Место, куда ведут все дороги» – усмехнулся он про себя, толкая тяжёлую дверь, давно потемневшую от времени и непогоды. Внутреннее помещение было достаточно просторным, чтобы одновременно вместить до сотни человек и освещено не только камином, но и подвешенными на цепях люстрами, на каждой из которых горело, дай Бог три-четыре свечи из десятка. Большинство длинных столов с не менее длинными лавками сейчас пустовали и даже трактирщик – крупный мужчина с лысым черепом и окладистой бородой не протирал кружки, как делал это обычно, а просто бездельничал за стойкой с крайне скучающим видом.
— Что-то ты сегодня рановато, господин эльф. Али повод выпить с утра появился? – спросил он, похрустывая пальцами.
— Что, так заметно? – без энтузиазма спросил Маэтор, заняв место за ближайшим к столом – чтоб говорить было удобнее.
— А то, – ухмыльнулся трактирщик. – Сумрачная мина, на твоём лице под стать погоде. Что взгрустнул, остроухий?
— Жена, – лаконично ответил тот. Не привыкший делиться подробностями личной жизни эльф казался людям недоверчивым.
— Бьёт? – трактирщик спросил об этом с потаённым интересом, позволявшем заподозрить в нём человека, любящего такое.
— Не любит. Бранится, – ответ Маэтора разочаровал собеседника и тот махнул рукой, как бы показывая отношение к проблеме.
— Ерунда, все они бранятся. Мы вон с женой так ругаемся, что аж стены дрожат и ничего. Уже десять лет живём душа в душу.
— Да она мне вчера петь запретила, представляешь? Так и сказала – не пой больше, сволочь.
— Я её понимаю. Я сам когда-то обещал тебе бесплатную кружку эля, при условии, что ты не будешь петь и играть здесь.
— А вот скажи мне, господин Деггубэрт, я что правда так плохо пою? – эльф пытался выглядеть оскорблённым, но в его голосе отчётливо сквозила апатия, порождённая этим туманным днём. К тому же, он уже привык к тому, что люди не понимают его песен.
— Не пойми неправильно – поёшь ты хорошо. Голос у тебя есть и музыка красивая, но вот тексты… тебя как послушаешь руки сами к веревке тянутся, – заметив,что его гость не понимает «зачем», пояснил. – Повеситься охота. Вот серьёзно. Хоть волком вой, хоть на стенку лезь. Знаешь, когда ты жёнушке своей оды хвалебные пел, мне твоё исполнению куда как больше нравилось.
— Я бы и сейчас с пел, так она ведь запрещает. Говорит,что достойна лучших песен, чем те, которые я пою, представляешь?
— Может, не стоило вставлять текст поэтические описания разных частей её тела. Я всякого за свою жизнь всякого наслушался, но это просто откровенная пошлятина. Чего стоил только тот раз, когда ты сравнил её сосцы с горящими гроздьями рябины. Стыдоба!
— А что такого? Люди постоянно что-то такое говорят. Я же стараюсь стать адаптировать эльфийское искусство для публики.
— Вот даже не знаю, что тебе и сказать… вроде делаешь то что нужно, а всё как-то не так, – Деггубэрт развёл вытертыми о фартук руками. – Вот все говорят, что вы эльфы как танцоры, умеете идти по жизни красиво. А ты вон какой-то неловкий уродился.
— Говоришь, как моя матушка, – скривился Маэтор, слегка задетый подобным определением. – Каждый раз, когда я возился с орешками, выбирал кости из рыбы, или пытался сплести корзину или ещё что-нибудь, она говорила, что у меня руки как крюки.
— Ну это она хватанула. Нормальные у тебя руки, – не согласился трактирщик, ставя перед эльфом кружку. – С этим справишься.
Остроухий вздохнул, не оценив столь неуклюжую попытку, но кружку взял, отпив хмельного напитка под взглядом Деггубэрта.
— Знаешь, вот ты был последним трезвенником на нашей улице. В нашем районе. Да в это городе.А теперь что? Калдыришь как и все, – усмехнулся он, скрывая улыбку за окладистой бородой. – Жена-то ругаться не будет, что ты с утра пораньше сюда пришёл?
— Она, небось и не заметила моего отсутствия, – это, конечно же, было не правдой. Джульетта проснулась ещё в тот момент, когда хлопнула входная дверь и некоторое время лежала и прислушивалась, пытаясь понять – не почудилось ли ей?