Володя бросил кнут, поплелся собирать коров. Костя вернулся на место, лег и закинул руки за голову, смотрит в небо на редкие воздушные корабли облаков.
Странно и непонятно устроен человек. Вот я лично считаю, что Володя прав. Никто не может в нашем свободном государстве заставить человека жить там, где он не желает. Почему, если он родился в деревне, то и должен всю жизнь прожить в деревне? Откуда тогда Ломоносовы появятся? Откуда взялся наш славный рабочий класс? Из деревни, все из той же деревни, из которой навсегда ушел и Володя. Понимаю, что он прав, а все симпатии почему-то на Костиной стороне. Именно с Костей вроде бы связана какая-то главная моя правда, он от этой зеленой земли, от этого неба, от этого благодатного летнего для, а Володя уводит меня куда-то в сторону, в душную утомительную суету, где важнее не быть, а казаться, где все захвачены бешеной погоней за текущим днем. Больше того, разумом понимаю: сельская жизнь должна же в конце концов перейти на индустриальные рельсы, и люди должны жить в современных условиях — на центральных усадьбах, в домах с городскими удобствами, работать па автоматизированных комплексах, и население деревни должно уменьшиться. Все знаю, разум мой радуется, а душа почему-то плачет. Знаю, что город ведет пас к прогрессу, он впереди, он запевала, а сердцу ближе идущая вслед за городом деревня, даже вот эта, отмирающая.
Вернулся Володя. Собрал коров и вернулся к Косте.
— Вовк, — говорит Костя, — ты вот оставайся дома, научу с кнутом обращаться.
— Нужен мне твой кнут.
— А где же ты следить собираешься?
— Чего-о?
— Ну след свой оставлять? В армии на тягачах чего-то возил, у нас тоже есть гусеничные, оставайся, человеком будешь.
— Хватит мне тягачей. Я по музыке пойду. Дружки у меня в артели работают, детали для пианино делают. Отдохну немного и поеду оформляться.
— Пианино делать? — издевается Костя,
— Да, пианино. Работа чистая, свои две сотни всегда буду иметь. И в городе, между прочим, не с коровами. Золотые ворога, музеи, театры, людей навалом. Город!
— Как же ты людям будешь служить, народу? След оставлять?
— Как? А вот соберу пианино, сто штук двести, а на них, кто понимает, конечно, играть будут музыку. Ты вообще-то знаешь, что это такое? Люди плачут, сам видел. И такие девахи играют… Между прочим, девчат навалом. А тут? Поглядеть не на кого.
— У пас Аля есть.
— Какая Аля?
— Такая. Тебе знать не положено.
— Да? Убил. Наповал. Да я в городе любую, на кого глаз положу, — все.
— Вот и валяй.
Костя снова откинулся на спину, руки за голову заложил, смотрит в небо. Молчат, О чем-то думают. Володя курит, дымок пускает. Потом все же опять спрашивает:
— Какая Аля?
Костя, не меняя позы, отговаривается:
— Это я так. Никакой Али нет.
— Приснилось, что ли?
— Приснилось.
И замолчали. Тихо.
Слышите, какая тишина стоит? В городе, например, и догадаться уже нельзя, что в мире может стоять такая тишина. Чибис крикнет над лугом — слышно. Пчелка перелетит с одного цветка на другой — слышно. Даже бархатный шепот бабочки, парящей над таволгой, улавливает ухо. И разговор воды с тальниковой веточкой, тихую речку нашу — и то слышно.
И вдруг — рев мотоциклов. С одного конца, с другого в деревню врываются мотоциклисты в шлемах, и одноглазые огни чертят ночную улицу. Вырываются с разных концов, но устремляются к одному и тому же месту: напротив конторы дом, где живет Аля. Окна в доме темны, Аля давно уже спит. Кто-то первым подъехал. Второй с ходу промчался мимо, третий — тоже мимо, они стараются по закоулкам переждать друг друга, каждый пытает счастье отдельно. Это женихи. Первый, кому удалось подлететь к дому Али, не выключая мотора, захлебывающегося на тихих оборотах, подходит к высокому окну, на носочках поднимается, стучит. В темном окне появляется мерцающее Алино лицо.
— Кто там?
— Аля, выйди на минутку.
— Зачем?
— Выйди, покатаемся.
— Ты откуда?
— Из Лухтонова.
— Там что, катать некого?
— Выйди, Аль.
Молчание.
— Открой окно, Аль.
— Комары налетят.
— Ну выйди, Аль.
— Езжай домой, спать людям не мешай, и мне спать надо, не мешай.
Лицо скрывается. Захлебывается мотор. Парень стучит в окно. Еще раз стучит. Никакого ответа. Садится, с ревом уезжает. Другие женихи, заглушив моторы, следят из укрытий, из-за углов. Минута, другая — и новый подкатывает. Стучит. Опять Алино лицо. Молча смотрит в окно, ждет. Парень еще раз стучит, Аля не отзывается, стоит у окна, парень снизу не видит ее.