Раньше она говорила мне, что негры вообще очень музыкальны и прекрасно танцуют чечетку, она тоже выучила этот танец, и он ей очень нравится. Она сделала несколько движений, тяжеловесно, однако технически безупречно. Они с негритянкой могли бы составить дуэт. И танцевать на празднике по случаю окончания учебного года. В колледжах всегда празднуют окончание года. И у нее в голове уже возник план концерта в нашем дворике перед пансионом. Она стала распределять роли. Нашлась роль и для меня: я буду изображать цыганку, Du bist eine Zigeunerin, говорила она, и лицо ее сияло. С вдохновенным видом она заявила, что могла бы еще читать стихи Клопштока; да, она танцевала бы чечетку и читала Клопштока, приехали бы ее родители, все наши родители непременно должны приехать, она уже представляла, где рассядутся зрители. А в финале, говорила она, твоя подруга Фредерика что-нибудь сыграет. Какой-нибудь изящный гавот или траурный марш. Немка говорила, я слушала. Конечно же я ее слушала. У каждого народа свой талант, у каждого народа своя кровавая карма, у каждой воспитанницы пансиона своя чечетка, вот и у нее была своя, казалось, она не желает прекратить это буйное ликование, этот выброс энергии, хищной веселости. Еще немного — и она заплачет. В глазах уже блестят слезинки. Колени подгибаются. И она садится, сломленная собственным ликованием.
Муж фрау Хофштеттер, человек слабохарактерный, не решился бы приласкать маленькую негритянку. Его супруга была начальница и женщина решительная, она могла воспылать нежными чувствами к одной из учениц, а каких-то других попросту возненавидеть. Герр Хофштеттер не вникал в тонкости, по его мнению, все ученицы походили друг на друга, вначале они были миленькие, а год спустя у них появлялись неприметные признаки старения.
Он не протестовал, когда на жену нападала очередная прихоть, очередное целомудренное увлечение. Целомудренными были они оба, если можно так сказать о людях, в жизни которых секс не играет большой роли или, по крайней мере, не является настоятельной потребностью. У фрау Хофштеттер были кое-какие сексуальные аппетиты, это проявилось в первые месяцы замужества, тридцать лет назад. В то время она не отличалась такой дородностью, была скорее худощава, гораздо выше его ростом, с надменным, властным выражением лица, и вид ее сразу внушал уважение. Торчащий подбородок, мощные челюсти, маленькие, противные глазки. Она всегда добивалась порядка, всегда отстаивала добро. Ее окружала та особая аура, которая безошибочно выдает педагога по профессии и по призванию, педагога с железной волей, преподающего в светском учебном заведении.
Они недолго пробыли женихом и невестой. Это она решила взять его в мужья и в постели проявила решимость и энергию. Муж разделял людей на две категории: сильных и слабых. Колледж — это воплощение силы, потому что в каком-то смысле его деятельность основана на шантаже. Так же обстояло дело и с его браком. Ему нужна была эта толстая женщина, у которой при дыхании надувались груди и которая относилась к нему с такой же благожелательной строгостью, как к своим ученицам. Он отвечал за хозяйственную часть, и его кабинет располагался в маленькой угловой комнате. Со своими обязанностями он справлялся отлично. Но иногда ему становилось не по себе в этом замкнутом мирке, населенном одними женщинами. И он заводил разговор с тренером по теннису, который вдобавок преподавал нам гимнастику и географию. Это был сухопарый мужчина с лицом, изборожденным ранними морщинами и узкими, крепко сжатыми губами: казалось, он впился зубами в остаток молодости, которая быстро его покидала. Пример преждевременного увядания.
Бывало, что эти двое вместе ходили в деревню: тренер шел упругим спортивным шагом, притворяясь молодым, его торс не утратил скульптурных очертаний. Бедра были узкие, издали могло показаться, что это стройный юноша, — зрелище, достаточно редкое для здешних мест, населенных преимущественно стариками. Вблизи его голова напоминала череп, обтянутый кожей. Мужчины вдвоем сидели в кафе, но им нечего было сказать друг другу. Возможно, они думали, что прокляты или забыты Богом, а может быть, им было хорошо в этом затерянном уголке. Достаточно, чтобы хоть какая-нибудь мысль пронеслась в воздухе, и она уже становится твоей, а если не поймаешь ее, чувствуешь себя еще более одиноким. У девушек в пансионе впереди была целая жизнь, и муж фрау Хофштеттер знал, что они мечтают о развлечениях. У этого человека впереди не было ничего. Каждый год прибывали новые девушки, мечтали о драгоценных дарах, которыми осыплет их жизнь, которые обещала им его жена. Будущее принадлежало им. А для него мысль о будущем была как заноза. Иногда ему приходило в голову, что надо отомстить девушкам за их мечты. Он знал, как это сделать. Но вместо этого он привязался к маленькой негритянке. У него возникло ощущение, что они чем-то близки друг другу. Он наслаждался, наблюдая из окна кабинета, как она играет одна в саду или во дворике, вяло подпрыгивает, задирая худенькие коленки. Но вдруг девочка останавливается и повелительным взглядом смотрит себе под ноги, словно приказывая земле расступиться.