Он посмотрел на меня виновато, со страхом и стыдом, но я заметил и злорадство в его тоскливых голубых глазах. Он говорил как будто во сне.
— Но зачем вашей покойной жене понадобилось женить вас еще раз? — спросил я.
— Не знаю, — ответил полковник. — Не знаю. Она была старше меня и умнее. Она была очень умной женщиной, а я, знаете ли, так себе. И принимал как должное то, что она любила меня. Мне казалось, что она не ревнует, а теперь я думаю, она ревновала, только держала это при себе. Не знаю. Наверно, она немного хитрила, когда выходила за меня замуж. Наверно, так. Что-то у нее было на уме. Знаете, пока она была жива, я совсем об этом не задумывался. А теперь я ни о чем больше не могу думать, кроме нее. Как будто ее дух хочет жить в моем теле, или хотя бы… Не знаю…
Его голубые глаза остекленели, стали похожими на рыбьи от страха и стыда. У полковника были короткий нос, толстые губы сладострастника и до смешного маленький подбородок. Вечный тринадцатилетний подросток. А теперь заботы подрывали его здоровье.
— А что говорит ваша жена? — спросил я.
Полковник налил себе немного вина.
— Ну, если бы не она, я бы не очень-то и расстраивался. Она ничего не говорит. Леди Латкилл все ей объяснила, и она согласна, что… что… дух из потустороннего мира важнее обыкновенного удовольствия — ну, вы понимаете, о чем я. Леди Латкилл считает, что таким образом я готовлюсь к следующей инкарнации, когда мне предстоит служить Женщине и помогать Ей в стремлении занять достойное Ее место.
Он поднял голову, стараясь, несмотря на стыд, сохранить свою гордость.
— Чертовски необычная история! — воскликнул лорд Латкилл. — Насчет себя мама думает — ей было послание — будто в следующей жизни ей предстоит спасать животных от жестокости человека. Поэтому она не желает есть мясо, не желает есть тех, кого убивают.
— И леди Латкилл поощряет вас в ваших отношениях с покойной женой? — спросил я.
— Да. Она помогает мне. Когда я, скажем так, не в ладах с Люси — с духом Люси — леди Латкилл помогает установить мир. И мне делается хорошо, когда я узнаю, что снова любим.
Полковник украдкой бросил на меня хитрый взгляд.
— Думаю, тут что-то не так, — проговорил я.
— Вы хотите сказать, — спросил лорд Латкилл, — что не живете с теперешней миссис Хейл? Вы хотите сказать, что никогда с ней не жили?
— На мне более высокие обязанности, — ответил несчастный полковник.
— Боже мой! — воскликнул лорд Латкилл.
Я был поражен: этот тип прежде неделями развлекался с женщинами, а потом, как ни в чем не бывало, возвращался домой! А теперь — только посмотрите на него! Он в ужасе от своей мрачной жены не меньше, чем от духа покойной Люси. Вот уж попал между двух огней!
— Чертовски запутанная история! — задумчиво пробормотал лорд Латкилл. — Не уверен, что она мне нравится. Что-то в ней не то. Но нам пора идти наверх.
— Не то! — согласился я. — А почему бы вам, полковник, не устроить скандал духу вашей первой жены, чтобы раз и навсегда избавиться от него?
Испуганный, полковник посмотрел на меня затравленным взглядом, но вроде бы немного приободрился перед тем, как мы встали из-за стола.
— А как бы поступили вы?
— Я бы посмотрел ей в лицо, где бы она ни была, и сказал: «Люси, убирайся к черту!»
Лорд Латкилл разразился громким смехом, но мгновенно умолк, едва дверь бесшумно приотворилась, и сначала мы увидели седые волосы вдовствующей леди, ее жуткие, с черными точками глаза, а потом и ее всю.
— Люк, кажется, я оставила тут свои бумаги.
— Да, мама. Они тут. Мы уже идем.
— Не спешите.
Лорд Латкилл придержал дверь, и она ушла, все так же наклоняя вперед плечи, унося с собой бумаги. Полковник пожелтел еще сильнее.
Мы отправились в маленькую гостиную этажом выше.
— Вас долго не было, — сказала Карлотта, заглядывая нам в глаза. — Надеюсь, кофе еще не остыл. Можем попросить свежий, если хотите.
Она разлила кофе, а миссис Хейл подала нам чашки. Не сводя с меня пытливого взгляда желтовато-карих глаз, эта молодая, темноволосая женщина медленно протянула мне красивую смуглую руку, предлагая сахар. Я тоже поглядел на нее и, превратившись в ясновидца, такой уж это был дом, ясно представил изгибы ее тела, редкие волоски на смуглых сильных бедрах. Ей было лет тридцать и, вероятно, она очень боялась, что никогда не выйдет замуж. А теперь жила, как под гипнозом.