Марианна решила как-то разрядить обстановку и с мягкой укоризной в адрес Бето сказала:
— Разве симпатии возникают только между ровесниками? Где бы ты был, если бы твой отец не влюбился в меня, а я в него?
В гостиную с подносом, на котором дымились чашечки с кофе, вошла Чоле.
— Сынок, да что это с тобой? Ты уж и петь начал? — улыбнулась она Бето, но, увидев его лицо, осеклась.
— Чоле, — ответила за Бето Марисабель, — он не только петь начал, он начал давать «мужские советы» моим подругам! Почему бы нам не дать ему денег на открытие консультации?
Бето расхохотался и ринулся обнимать Марисабель, но та, холодно отстранив его, выбежала из гостиной.
Глава 11
Неделю назад, спустившись к консьержу дома, в котором он снимал квартиру, Блас Кесада предупредил его, поглаживая редкие волосы:
— Дон Венансио, ко мне приехал брат. Он поживет у меня некоторое время. Мы близнецы, вы сразу это поймете. Вот разве что растительности у него побольше! — с нарочитым комическим сокрушением воскликнул обладатель молодой загорелой лысины. — Он сейчас как раз у меня и, когда будет уходить, представится вам.
— Как это я не заметил, что к вам пришли! — профессионально встрепенулся дон Венансио.
Он обычно всячески подчеркивал свое сторожевое рвение еще и потому, что иногда оно входило в сомнительное противоречие с его пристрастием к некоторым маркам рома, особенно к той, чья реклама гласила: «Ром «Мафусаил», нынче весел, завтра — как не пил!»
Дон Венансио старательно пытался оправдывать вторую часть рекламы, а выглядел в соответствии с первой. Впрочем, исчерпав запас веселья, он тут же начинал дремать.
Жильцы в шутку так и звали его — «Мафусаил»…
Тогда, неделю назад, брат Бласа Кесады ушел через полчаса, вежливо поклонившись консьержу. Действительно, они с братом были одной осанки и очень похожи чертами лица, вот только у приезжего были усы, борода, лоснящиеся от бриолина черные волосы с аккуратным левым пробором и темные очки, и одежда была пестрее: в зеленовато-коричневую клетку костюм и яркий желтый галстук.
— Блас просил передать вам, что к нему придет сослуживица, — похожим, но чуть осипшим голосом сказал тогда консьержу брат Бласа Кесады, назвавшийся Альфонсо Кесада.
Да, это был тот самый режиссер телевидения, побывавший около храма отца Адриана, а днем позже — в доме старого фотографа дона Кристобаля…
Первое, что на сей раз сделал Альфонсо Кесада, войдя в квартиру брата, это задернул шторы и, пройдя в ванную комнату, снял лоснящийся черный парик, очки, отклеил усы и бороду, превратившись в самого что ни на есть Бласа Кесаду.
Это и был он в своем истинном обличии — хозяин модного кабаре «Габриэла», приобретенного им недавно в центре города.
Он быстро переоделся, а весь камуфляж аккуратно сложил в шкаф, повесив туда и запоминающийся клетчатый костюм.
Затем он подошел к письменному столу и, достав из него большую фотографию работы дона Кристобаля, внимательно стал разглядывать хозяев, чад и домочадцев дома Сальватьерра.
Раздался телефонный звонок.
— Да, Вивиан, — сказал он, узнав голос одной из танцовщиц своего кабаре, — это я, Блас.
— Я только что забегала, но «Мафусаил» сказал, что тебя нет, а есть только твой брат…
— Верно, у меня временно гостит брат… Я только вошел. Что ты хочешь мне сказать?
— Среди моих знакомых есть одна, которая может тебя заинтересовать…
— Объем в бедрах?
— Ты не понял! Она знакома с домом Луиса Альберто…
— Не надо сейчас об этом! — резко прервал ее Блас Кесада. — Я скоро выезжаю в кабаре. Там и поговорим… Виктория поправилась?
— Да, она сегодня танцует!.. — Вивиан помедлила. — Блас…
— Что еще?
— Блас, ты не мог бы мне ссудить…
— Ты и так мне должна.
— Блас… — голос Вивиан упал. — Блас, ты поможешь мне?
— Обо всем поговорим в кабаре! И гляди у меня! Еще раз поскользнешься на сцене, пеняй на себя!
Блас Кесада бросил трубку и вернулся к столу. Снова стал разглядывать фотографию, одновременно прочищая курительную трубку шильцем. Набил трубку, закурил.
Улыбнулся и неожиданно резко вонзил острие шильца в фотографию, проткнув ее там, где находилось сердце Луиса Альберто Сальватьерра.
Глава 12
Гибкая, сероглазая красавица с копной каштановых волос, Виктория Хауристи порою сама потешалась над своим артистическим прозвищем — Индомабле — Неукротимая.