Потом, ухватившись за автокамеру, я лениво болтала ногами, наслаждаясь вечерним ветерком, небом с мерцающими звездами и остатками тепла, появившегося в моем теле после того, как я выпила свежей крови, Вскоре Уинни закончила нарезать круги и подплыла к надувному матрасу.
— Знаешь, Милагро, — сказала она, — я рада что ты здесь.
Я засияла как медный таз.
— Спасибо, Уинни. А я рада, что познакомилась с тобой, Эдной и Сэмом.
Плеск воды, в которой мы болтали ногами, был единственным звуком в тихой ночи.
— Он чудесный человек, — спокойно проговорила Уинни.
— Сэм? Чудесный? Да сказать это — значит ничего не сказать! Сэм красивый, умный, ответственный и всегда говорит правильные вещи. — До того как я начала говорить, я сама понятия не имела, насколько уважаю Сэма. — Как это у некоторых людей получается все время говорить правильные вещи? Уму непостижимо! Я поражаюсь.
Уинни рассмеялась.
— Это и правда поразительно. Ну хорошо, он не просто чудесный, а гораздо больше, и все время говорит правильные вещи.
— В этом смысле вы с ним похожи.
Перевернувшись в воде, Уинни спросила как ни в чем не бывало:
— А что ты думаешь об Освальде?
— Он хороший, — осторожно ответила я и, когда Уинни рассмеялась, добавила: — Вы с ним очень разные.
— Это правда, — согласилась она. — Но в самом важном отношении мы идеально подходим друг другу.
Она наверняка имела в виду, что у них потрясающий секс. На меня напала страшная зависть — я ведь так старалась быть серьезной и правильной! А ей и стараться незачем. Уинни серьезная и правильная по натуре, а еще она может, отключив свои умные мозги, до потери пульса кувыркаться. С Освальдом.
Когда я снова заговорила, в моем голосе слышалась теплота, порожденная привязанностью, которую я и впрямь испытывала к плещущейся по соседству нимфе.
— Уинни, а когда же свадьба?
Когда она назвала день, до которого оставался всего месяц, меня точно током тряхануло — так, наверное, чувствует себя малыш, сунувший обычную вилку в электрическую розетку.
— Но ведь не было никаких приготовлений! И мне никто ничего не сказал.
Неужели наше espiritu de los cocteles было всего лишь бессмысленной иллюзией, возникшей под действием джина?
— Мы все время переносим дату то вперед, то назад, — пояснила Уинни. — Освальд хотел дождаться, пока здесь все утрясется, но кто знает, когда это случится! Я хочу детей… — Она покорно вздохнула. — Всеми приготовлениями занимается моя мама. Мы должны пожениться в Праге.
Понятия не имею, почему я так расстроилась.
— И где вы будете жить, когда поженитесь?
— Здесь, конечно.
— А тебе не кажется, что у Освальда тесновато?
— О, в коттедже мы будем жить только до тех пор, пока здесь все не уляжется. Это одна из причин, почему мы решили подождать. Когда Эдна и Сэм уедут, мы переберемся в дом.
Возможно, это всего лишь загородная резиденция Сэма.
— То есть Сэм живет здесь не все время?
Уинни прекратила болтать ногами и повернулась ко мне.
— Обычно он вообще здесь не живет, — сказала она и затем сообщила, что у Сэма есть собственный дом в городе.
— Значит, это ранчо… — Я запнулась.
— Оно принадлежит Освальду.
Мне стало ясно, что я вообще ничего не знаю.
Сэм ожидал нас возле дома с фонариком в руке.
— Сегодня полнолуние, — уныло заметил он. Раньше Сэм никогда не говорил таким мрачным тоном. Увидев выражение моего лица, он рассмеялся: — Нет, не стоит бояться оборотней. Их не существует.
— Но существуют документальные свидетельства того, что… — начала было Уинни.
— На сегодня медицинских лекций вполне достаточно, дорогой доктор. Я просто хотел спросить, не желают ли дамы отправиться со мной на прогулку.
Я была ужасно расстроена из-за своего неведения по поводу стольких вещей, а потому сказала, что хочу спать. Я понадеялась, что преданная своему делу врач и угрюмый адвокат отвлекутся от серьезных бесед и найдут какую-нибудь тему, которая увлечет их обоих.
На следующий день я пребывала в такой тоске, что меня не радовали ни новые всходы в садике, ни листочки, распустившиеся на кустах, ни почки на однолетних растениях.
Когда госпожа Грант вышла на улицу, я заныла:
— Эдна, здесь никто ни о чем мне не рассказывает.
— Понятия не имею, что вы имеете в виду.
— А вот что. Никто не сказал мне, что Освальд и вправду доктор, что этот дом принадлежит ему, что вы пьете кровь, что Уинни и Освальд собираются пожениться через месяц. Чего я еще не знаю?
— Юная леди, — вдохнув, произнесла Эдна, — у меня просто нет времени рассказывать вам то, о чем вы не знаете.
С этими словами она удалилась.
Я продолжала работать, пока Уинни не вернулась домой из больницы. Светло-сиреневый костюм подчеркивал цвет ее глаз. Она вся светилась от счастья и радости, и я даже подумала: уж не удалось ли ей извести какую-нибудь гнойную инфекцию.
Войдя на кухню, мы увидели, как Эдна вытворяет нечто непристойное с курицей.
— Эй, Эдна, думаю, то, что вы делаете с этой курицей, запрещено законом в сорока восьми штатах, — заметила я.
Госпожа Грант отвела плечо назад, в этот же момент ее левая бровь медленно приподнялась, словно занавес в опере, а правый уголок рта едва заметно опустился. Потрясающе!
— Юная леди, не стоит спорить с женщиной, которая держит обвалочный нож. — Она обратилась к Уинни: — Недавно звонила ваша кузина Корнелия.
— Корнелия! — радостно воскликнула Уинни. — Как у нее дела?
— Почему бы вам самой не спросить у нее об этом, когда она появится здесь? Она уже едет сюда вместе с Иэном. — Эдна пырнула курицу ножом. — Иэн остановится в городе, но, поскольку в вашей комнате есть вторая кровать, я подумала, что Корнелия сможет переночевать там.
— Кто это — Корнелия и Иэн?
— О, это мои очень гламурные троюродные брат и сестра, — с удовольствием пояснила Уинни. — Сама увидишь.
Несмотря на то что за последнее время мне довелось насмотреться на достаточное количество гламурных людей, я все-таки расчесала волосы и намазала губы блеском, а потом пошла на кухню помочь Эдне. Она достала из холодильника запотевшие бутылки из зеленого стекла.
— Шампанское? — уточнила я.
— Прозекко, итальянское игристое вино. Оно сухое, но в нем есть смачные фруктовые нотки.
Смачный, клубничка — такие слова обычно взывают ко мне, словно сирены, пробуждая желание лезть на рожон.
Эдна заметила, что я собираюсь открыть рот, и тут же скомандовала:
— Ни слова, юная леди! Разлейте его в бокалы для шампанского. Украсьте каждый малинкой, если считаете нужным.
В кухню вошел Освальд, одетый в мягкую темно-бежевую рубашку и широкие брюки оливкового цвета. Он заметил прозекко и поинтересовался у бабушки:
— Это содержимое ящика, который тебе прислали из винного магазина?
— Возможно, — ответила Эдна, слегка улыбнувшись.
— Ох уж эти твои ухажеры! — произнес Освальд с улыбкой. — А пахнет здесь чудесно. Особое угощение для красавицы Корнелии?
Я вдруг почувствовала себя вчерашним гуакамоле'[68].
Резвившаяся как дитя и напевавшая себе под нос Уинни помогла вынести на террасу напитки, я же доставила туда закуски.
— Что это с тобой, Уинничка? — осведомилась я.
Она улыбнулась и начала дурачиться:
— Просто сегодня такой замечательный день! Тебе не кажется, что сегодня замечательный день?
— Согласна на все сто процентов.
— И я никому не позволю его испортить.
Я поднесла к ее рту поджаренную на шпажке креветку, и она откусила кусочек.
— Кто захочет испортить тебе день, тот настоящее чудовище.
Или, если точнее, парочка вампиров.
Сверкающий «Мерседес» цвета черного дерева подъехал так тихо, что даже собаки его не заметили. Он остановился напротив террасы, водительская дверца открылась, и из-за нее вынырнула страшно худая женщина. Она была вся в черном: черные высокие ботинки, черная юбка, черный свитер, черные солнцезащитные очки и черная куртка. Ее крашеные черные волосы были коротко подстрижены и уложены в безупречную круглую прическу в стиле Луизы Брукс' [69]. Красная помада резко контрастировала с ее кожей цвета слоновой кости. У меня аж весь газ из прозекко выдохся.
68
Гуакамоле — мексиканский густой соус из растертой мякоти авокадо. Обычно его едят с любыми чипсами и хлебом.
69
Брукс, Луиза (1906–1985) — американская актриса немого кино. Самая известная ее роль — Лулу в фильме «Ящик Пандоры» (1929).