— Выглядит ужасно.
— Ужасно? Да это лучшая пластическая операция, которой когда-либо подвергалась собака! А еще я подтянул ей кожу вокруг глаз, и, когда опухоль спадет, она снова будет выглядеть как щенок.
Я облегченно рассмеялась.
— Почему ты занимаешься этим?
— Чем?
— Пластической хирургией.
Освальд пожал плечами.
— У меня неплохо получается. Я же говорил тебе, что у меня хорошо развиты двигательные реакции мелких мышц. Но кажется, я догадываюсь, ты считаешь эту профессию декадентской и претенциозной.
— Такого я не говорила.
— Да тебе и говорить не надо было, — добавил Освальд, натужно улыбнувшись.
— Моя мать Регина сделала кучу пластических операций. Ее лицо похоже на маску.
— Некоторые люди с большим удовольствием носят маску, чем показывают окружающим свое лицо, — заметил Освальд, направляясь в ванную, чтобы вымыть руки.
Услышав журчание воды, я посмотрела на себя. Моя блузка была испачкана ярко-красной кровью, но впервые с тех пор, как я заразилась, это зрелище не породило во мне никаких желаний. Подойдя к кухонной мойке, я губкой размазала мыло по ткани, чтобы пятно не застарело, а потом вымыла руки.
Освальд вернулся в комнату с влажным полотенцем и начал вытирать кровь и грязь с моего лица с той же щемящей нежностью, какую демонстрировал в моем горячечном сне. Что же со мной такое? Почему я не могу испытывать такие чувства к Иэну?
— Милагро, — снова заговорил он. — Легко презирать пластическую хирургию, когда ты красива от природы.
— Тут и речи нет о моральных оценках, — сказала я, с осторожностью отнесясь к его комплименту. Я знала, что его идеал — Уинни. — Мне необязательно защищаться перед тобой, доказывая свою правоту.
— Нет, необязательно. А я не должен защищать перед тобой свою профессию, скажу только, что тщеславие тут ни при чем. Это возможность сделать так, чтобы люди не чувствовали себя изгоями и уродами. Чтобы они смогли вписаться в общество. Да, я делаю операции избалованным женщинам, у которых больше денег, чем здравого смысла, но эти доходы позволяют мне помогать людям, пострадавшим во время пожаров, несчастных случаев или войн; тем, у кого врожденные проблемы.
Я собиралась было высказаться по поводу деспотизма средств массовой информации, которые установили бессмысленный и нереальный стандарт красоты, но тут до нас донеслось отчетливое «кхе».
Стоя на пороге, на нас смотрела Уинни.
— Привет, Уинни, — выпалил Освальд. — С Дейзи случилась беда, и Милагро принесла ее сюда.
Собаки поблизости не было, и Уинни тяжело вздохнула. Она выглядела неважно, лицо ее приобрело желтоватый оттенок.
— Дейзи! — позвала я, и собака примчалась в дом, стуча грязными лапами.
При виде животного выражение лица Уинни изменилось.
— Бедняжка Дейзи! Что с тобой случилось?
— Не знаю. Это был ровный порез, так что она, видимо, напоролась на что-то очень острое, — объяснил Освальд. — Дейзи будет в полном порядке.
Он подошел к письменному столу и взял янтарно-желтый пузырек с каким-то лекарством. Отсчитав несколько таблеток, Освальд ссыпал их в маленький конвертик цвета манильской пеньки.
— Это антибиотики. Давай их ей два раза в день — утром и на ночь.
— Хорошо, — ответила я, взяв у Освальда конвертик. — Увидимся позже, Уин.
Когда я выходила из хижины, Дейзи уже носилась по огороду за какой-то птицей.
— Пока рана не заживет, на нее не должна попадать грязь.
— Спасибо, что помог собаке, — пробормотала я и повела Дейзи к дому.
Ополоснув ее лапы водой из шланга, я отвела собаку в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Дейзи как ни в чем не бывало развалилась на кровати.
Я приняла душ, надела симпатичные капри цвета морской волны и облегающий топ, наложила макияж и, накрасив ногти на ногах перламутровым розовым лаком, обулась в «леопардовые» шлепки. Потом разделила волосы на косой пробор и уложила их так, чтобы они были гладкими и прямыми. Взглянув в зеркало, я заметила, что мои грудь и бедра снова приобрели округлую форму и стали пышнее.
— С возвращением, девочки мои, — поприветствовала их я. — С вами веселее.
Глава двадцать седьмая
Не нужен нам берег турецкий
Иэн и Корнелия явились к коктейлям. Когда на землю спустились сумерки, а пустые бокалы наполнились напитками, все мы погрузились в espiritu de los сосteles, за исключением Уинни, которая едва пригубила свою порцию. В бледно-желтом облегающем платье из шелка-сырца она походила на анемичного ангела. На этом фоне мой наряд выглядел невероятно безвкусно.
Корнелия продолжала демонстрировать Сэму свои нежные чувства, а вот Иэн подсел не ко мне, а к Эдне.
Глядя на меня, он заявил госпоже Грант:
— Милагро напоминает мне вас.
Закатив свои великолепные глаза, Эдна уточнила:
— Вы хотите оскорбить меня или сделать комплимент ей?
Иэн рассмеялся.
— А может быть, он оскорбляет меня и делает комплимент вам, — предположила я.
— Ужасная девчонка, — с улыбкой сказала Эдна.
— Я тоже так думаю. Я хотел бы забрать ее с собой после ужина, если вы, конечно, не против.
— Я ведь не ее мать Регина, — ответила Эдна.
— Ну спасибо, я уже взрослая и могу сама принимать решения, — проговорила я.
— И очень часто эти решения бывают ужасными, — высказался Освальд. Взглянув на Иэна, он холодно улыбнулся.
Я сдержалась только ради Уинни.
Еще до нашего отъезда Эрни принес в дом бутылку бараньей крови. Я сидела в углу, а Уинни устроилась на подлокотнике моего кресла. Я глотнула напитка, замутненного бараньими соками. Глубокий и едкий вкус — ничего похожего на всю ту кровь, которую я пробовала раньше. Напиток вызвал у меня отвращение, и я отставила бокал.
— Крепкая штука, — заметила Уинни. — Но нашим старшим родственникам нравится.
— Уинни, — едва слышно проговорила я, — а муж Эдны еще жив?
— Да, — тихо ответила она. — Жив и обитает в Новой Шотландии' [83].
— Из-за чего они разошлись?
Уинни взглянула на Эдну. Та сидела, положив ногу на ногу, и, вытянув хрупкую руку, в которой держала бокал с алым напитком, разговаривала с Иэном.
— Эдна — настоящая femme fatale' [84], одна из последних, — заявила Уинни так серьезно, что я чуть не рассмеялась.
— Что?
— Мужчины считают ее неотразимой и делают массу глупостей, чтобы произвести на нее впечатление. Моя мама рассказывала, что один по уши влюбленный поклонник обмолвился как-то Эдне, что собирается убить дядю Аллена, так зовут ее мужа, а она посчитала это за шутку и сказала, что будет рада.
Голубые глаза Уинни расширились. Мы обе снова взглянули на Эдну.
— И что же произошло? — шепотом спросила я.
— Ее поклонник вызвал дядю Аллена на дуэль, а когда тот отказался, попытался застрелить дядю Аллена, но промахнулся. И покончил жизнь самоубийством. Был жуткий скандал.
— Ну, — возразила я, — Эдна же не виновата, что какой-то полоумный…
— Он был не единственным полоумным. В нее постоянно влюблялись. А потом что-то случилось — никто почему-то не хочет рассказывать, что именно, — и после этого дядя Аллен решил, что с него хватит.
— Думаю, она до сих пор производит впечатление на мужчин, — заметила я.
Уинни вздохнула.
— Каково это, Мил, заставлять мужчин совершать из-за тебя безумства?
Вопрос показался мне смешным.
— Не знаю, что ты имеешь в виду. В основном я сама делаю глупости.
— Может быть, может быть, — скептически сказала она.
— Уинничка, со мной они хотят развлечься, а вот на такой девушке, как ты, они женятся, — пояснила я. — Тебя они воспринимают серьезно.
Немного подумав, Уинни заговорила снова:
— Я не хочу, чтобы меня тщательно и осторожно выбирали. Я хочу, юная леди, чтобы ко мне испытывали безумную страсть.
На мой взгляд, она должна была радоваться, что в нее влюблен такой потрясающий мужчина, как Освальд.