Энгельс умер. Об этом трудно не думать, а надо жить и работать дальше...
Вялый предосенний дождь тем временем перестал. Степняк закрыл зонтик, увидел бледное сентябрьское солнце, плывущее по улице, сияющие полушария мокрых черных зонтов, которые не торопились закрывать недоверчивые лондонцы. Кирпичные стены домов, пригретые последними лучами, излучали малиновое тепло, шелестела желто-зеленая листва в крохотных палисадничках, огненно-рыжий кот, низко присев на передние лапы, нацеливался на краснолапого голубя. Угрюмый Лондон вдруг загорелся теплыми красками. Степняк потянулся рукой к голове, чтобы взъерошить волосы, как он делал всегда, когда принимал какое-нибудь решение, но вспомнил, что он в шляпе, и только сдвинул ее на затылок. Махнул рукой проезжавшему кэбмену.
— На Вудсток-Род! — сказал, усаживаясь в пролетку.
Войдя в дом, он крикнул Фанни:
— Сударыня! Вас ждет экипаж!
И она, мгновенно поняв его настроение, не задавая вопросов, быстро надела шляпку, накинула ротонду.
На улице зажглись огни, совсем бледные в свете гаснущего дня. Степняка немного знобило, хотя было еще тепло. Усталая лошадь тащилась медленно, как погребальные дроги, но это нравилось обоим седокам, и было приятно разглядывать в сумерках силуэты прохожих, будто нарисованные тушью, нечеткие, с расплывающимися контурами.
Шотландский кабачок, куда он привез Фанни, находился совсем недалеко от их дома, но Степняк не был бы самим собой, если бы, как добрый буржуа, потащился туда под ручку с женой. И хотя унылый кэбмен со своей тощей клячей не был похож на питерского лихача на дутиках, все-таки у Фанни должно было хоть на минуту возникнуть ощущение непривычной, легкой, беспечной жизни.
Он любил этот непритязательный кабачок, грубоватую непринужденность его завсегдатаев, козье блеянье шотландской волынки, бесцеремонное хлопанье дверей, выходящих прямо на улицу, клетчатые юбки оркестрантов, со скромным достоинством обнажавшие угловатые коленки. Не то чтобы это место напоминало ему родину, но укрепляло чувство протеста против английской чопорности. Испокон веков в этой стране считали северян грубиянами и невеждами.
Сейчас он был возбужден, не зная сам почему, и с какой-то обостренной ясностью замечал все вокруг. Усталого, обрюзгшего старика за столиком напротив, в сюртуке с оттопыренными карманами, серебряное кольцо с черепом на толстом пальце. Ему жали башмаки. Он снял их под столом и по очереди ставил ноги в толстых носках то на одну, то на другую ступню.
Дам в кабачке было мало, и он заметил беспокойный взгляд Фанни, осматривавшей зал, но в тесном углу молодой человек, совсем непохожий на обычных посетителей, в смокинге, с гарденией в петлице, любезно подливал в бокал кукольно-нарядной старушке. Ее нисколько не смущала обстановка, выцветшие голубые глазки смотрели весело, бело-розовое, как пастила, личико доброжелательно и спокойно. Догадаться бы, почему эта пара попала сюда? Что хранится в оттопыренных карманах разутого старика?
— Сегодня заходил Гуденко,— сказала Фанни.— Как в воду опущенный, с поджатым хвостом. И бравой выправки как не бывало.
— Если придет еще раз, скажи, что меня дома нет. Не имею никакого желания с ним объясняться.
— Вот и прекрасно. Нечего попусту волноваться. Но...— она вопросительно посмотрела на мужа,— все-таки он очень жалок. Понять бы, зачем это все?..
Он заглянул ей в глаза, положил руку на руку:
— Жалко? А мне ничуть. Это слизь, не человек. Слизь, она жалкая, но ее не жалко.
— И все-таки я не могу понять. Ведь он же взрослый человек! Ребенку ясно, какому риску подвергалась типография, если бы начали печатать фальшивые деньги...
— Думаю, что это его ничуть не волновало. Может, и деньги-то он вкладывал в Вольный фонд в расчете впоследствии превратить типографию в фабрику фальшивых ассигнаций.
— Но ведь он появился уже давно.
— Ну и что же? Он подыскивал себе компаньона-гравера довольно долго. А топор-то оказался под лавкой — Курочкин! Но как неуклюже, с какой тупой уверенностью, что любой согласится за деньги пойти на грязное
дело, он соблазнял наборщика! Дилетантская работа. Авантюрист-дилетант!
Ему понравилось это словосочетание, и он начал напевать:
— Он дилетант-авантюрист! Авантюрист и дилетант... Фанни внимательно посмотрела на него и сказала: — Что-то ты развеселился не к месту, и лицо горит. Здоров?
— Пока здоров, не болен, то всем доволен,— посмотрел победоносно и добавил: — Вот какие мы. Можем работать во всех жанрах.
— Не сомневаюсь. Только не хотелось бы, чтобы в жанре простуженного. Не нравятся мне твои глаза.