Когда однажды в сауне мы с Димой сделали уже несколько заходов в парилку, отведав соответствующую дозу «ерша», в нашу дверь неожиданно постучали. Тренер заходил к нам только часам к десяти вечера, а других посетителей обычно не было. Я, накинув полотенце на бедра, подошёл к двери, отодвинул засов и приоткрыл её. То, что находилось за дверью, поразило меня настолько, что я почти потерял голос. За дверью стояла, и я сразу понял это, наша загадочная певица. Ибо девушек в нашем помещении не могло быть по определению: ни бодибилдингом у нас, ни футболом в верхнем зале, девушки тогда не занимались. Ну, а такая, которая предстала передо мной, могла быть только из «музыкального ящика». Высокая, стройная, с гордо поднятой головой царственной красоты и длинными светло-русыми волосами, с перекинутым через плечо махровым полотенцем — это прекрасное виденье, буквально, лишило меня голоса. Главным же в её обличии было лицо — это было лицо древнегреческой богини Афродиты, только более худенькое и строгое. Это лицо сразу мне напомнило не по земному симметричные лица персонажей художника Константина Васильева, а конкретно — лицо красавицы со свечой в заиндевелом окне на картине «Ожидание». Пишут, что люди теряли сознание при взгляде на эту картину. Я — человек крепкий, и сознание не потерял, потерял только голос, и чуть не уронил мою «набедренную повязку». Тут подбежал, удивлённый долгой тишиной Дима, тоже в набедренной повязке, и тоже замер, поражённый виденьем. Прямо на стене у нашей двери была лампа, с избытком заменившая свечу в руке красавицы, и мы получили возможность подробно рассмотреть её лицо. Всё как на картине Васильева, только глаза, огромные, по-васильевски арийские глаза красавицы оказались разного цвета: правый, как и на картине — серо-голубой, а левый — сетло-карий. Такой цвет глаз на грузинском называется «таплиспери», что переводится как «медового цвета».
— «Мозаика!» — мелькнуло у меня в голове название глаз разного цвета.
Так я с Димой «осоловело», или, что одно и то же «осовело» глядели на мозаично-арийскую красавицу, пока она, расхохотавшись своим музыкальным голоском, не спросила:
— Мальчики, а можно я у вас помоюсь под душем? А то у нас в комнатушке жара страшная, да ещё и работать приходится «в поте лица», да и не только лица!
Мы, как болванчики закивали головами, не отпуская рук от наших набедренных полотенец.
— Вы только не смущайтесь, — колокольчиком звенела наша «мозаика», — я быстренько, тут же в душевой разденусь и оденусь…
Ко мне вернулся дар речи, и я с максимальной галантностью выразил нашу с Димой готовность даже выйти из сауны или засесть в парилке на время её омовения, но она, уже под душем, ещё, раз попросила нас не беспокоиться.
Минут через пять она, уже одетая, вышла к нам в предбанник, и мы усадили её за стол. Она не отказалась от стакана пива (на самом деле это был слабенький, почти «детский» ёршик), и мы представились друг другу.
— Анастасия, можно Настя, певица, которая, наверное, уже надоела вам своими репетициями, — скромно представилась она.
Тут Дима, не дав раскрыть мне рта, выпалил за нас двоих:
— Вот он — Николай Владимирович — доктор наук, профессор, мастер спорта, заведующий кафедрой, а я — его ученик в науке и в спорте — Дима, заведующий лабораторией, доцент. Мы из университета, что напротив, через дорогу! — пояснил «доцент» Дима.
Мне оставалось только кивать головой и поддакивать, но скрытно я показал Диме кулак — за «доцента».
Но Диму уже было не остановить — он говорил и про тренировки по новой методике, и про университет с его проблемами (запомнил, гад, из моих разговоров!), и про неземную красоту и такой же голос Насти. Мы выпили ещё по стакану — теперь за знакомство, и разговор пошёл. Настя живо интересовалась областью науки, которой я занимаюсь, моим статусом в университете и так далее. Мне показалось, что, несмотря на молодость Димы, я заинтересовал Настю больше. Когда это показалось и Диме, он вдруг неожиданно выпалил: