ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лифт был полон людей, которые вышли из раздевалок для альф, и, когда Ленина вошла, ее встретили дружескими улыбками и приветственными кивками. Ленину в ИЧП любили, и почти любой из работавших там мужчин в то или иное время провел с ней ночь или две.
"Все они такие милые, — думала она, отвечая улыбками на улыбки, — все они такие очаровательные". И все-таки ей хотелось бы, чтобы, например, у Джорджа Эдзеля уши были чуть поменьше (небось, на 328-м метре ему по ошибке ввели слишком много паратироида?). А глядя на Бенито Гувера, Ленина вспомнила, что, когда он разделся, он оказался чересчур волосатым.
Слегка расстроенная этим воспоминанием, Ленина отвернулась от Бенито Гувера и увидела в углу лифта невысокую фигуру и печальное лицо Бернарда Маркса. Она подошла к нему.
— Бернард, а я тебя искала. — Она говорила громко, ее голос перекрывал мерное жужжание лифта, и некоторые с любопытством повернулись в ее сторону. — Я хотела поговорить с тобой о твоем плане поездки в Нью-Мексико.
Уголком глаза Ленина уловила, что Бенито Гувер сделал шаг в ее сторону и раскрыл рот от изумления. Это ее укололо. "Он удивляется, что я не умоляю его снова со мной переспать", — подумала она и продолжала, обращаясь к Бернарду Марксу:
— Это было бы просто чудесно, если бы мы могли в июле съездить на неделю в Заповедник.
Таким образом Ленина публично доказывала свою неверность Генри Фостеру. Будь здесь сейчас Фанни, она — при всем своем неодобрительном отношении к Бернарду — была бы довольна.
— Конечно, — добавила Ленина, одарив Бернарда многозначительной улыбкой, — если ты все еще хочешь поехать со мной.
Бледное лицо Бернарда залилось краской.
— Ты чего? — удивилась Ленина, но в то же время она была тронута тем, что имеет над Бернардом такую власть.
— Может быть, мы поговорим об этом в каком-нибудь другом месте? — заикаясь, пробормотал он, и вид у него при этом был потерянный и оробелый.
"У него такой вид, словно я сказала какую-то непристойность, — подумала Ленина. — Да он, небось, куда меньше смутился бы, если бы я действительно отпустила сальную шутку: например, спросила его, кто его мать или что-нибудь в этом роде".
— Я имею в виду здесь, на людях... — он снова оробел, и слова задохнулись у него в горле.
Ленина рассмеялась — весело и беззлобно.
— Какой ты смешной! — сказала она (и в тот момент она действительно считала, что он смешной). — Так ты предупреди меня, по крайней мере, за неделю, ладно? — перешла она на деловой тон. — Мы, наверно, полетим на Голубой Тихоокеанской Ракете? Она взлетает с башни "Черинг-Т"? Или из Хемпстеда?
Не успел Бернард ответить, как лифт остановился.
— Крыша! — выкрикнул высокий, визгливый голос.
Лифтер был маленький человечек, одетый в черную униформу, какую носят эпсилоны-минус.
— Крыша!
Лифтер распахнул дверцы. Ему в глаза ударили теплые лучи послеполуденного солнца, он зажмурился.
— О, крыша! — повторил он восторженно; он словно неожиданно, к собственной радости, очнулся от какого-то гнетущего оцепенения, помрачившего на время его сознание. — Крыша!
С выжидательным восхищением, как преданный хозяину пес, эпсилон угодливо вглядывался в лица людей, выходивших из лифта. Они, не обращая на него внимания и весело беседуя между собою, вышли на озаренную солнцем крышу. Лифтер поглядел им вслед.
— Крыша? — сказал он снова, на этот раз с какой-то вопросительной интонацией.
Прозвенел звонок, и с потолка лифта раздался голос, исходивший из встроенного туда микрофона. Голос мягко, но настойчиво, приказывал:
— Спускайся вниз. Восемнадцатый этаж. Спускайся вниз. Восемнадцатый этаж. Спускайся вниз...
Лифтер поугрюмел, захлопнул дверцы, нажал кнопку и вместе с кабиной провалился обратно в темноту шахты лифта и в сумерки своего привычного томительного оцепенения.
Крыша была залита теплым светом. Послеполуденный воздух жужжал пропеллерами пролетающих во все стороны вертолетов. Бернард Маркс набрал в легкие воздуха. Он взглянул в небо, затем посмотрел вдаль на горизонт, и наконец его взгляд остановился на лице Ленины.
— Как тут хорошо! — сказал он; его голос слегка дрожал.
Ленина улыбнулась ему с выражением добросердечного
понимания.
— Для игры в Штурмовой Гольф лучше погоды не придумаешь! — ответила она радостно. — А теперь, Бернард, мне пора, я очень спешу. Генри рассердится, если я заставлю его ждать. Так ты предупредишь меня о дне отлета за неделю, ладно?
И, помахав ему на прощание рукой, Ленина побежала по плоской крыше по направлению к ангарам. Бернард молча посмотрел ей вслед, и лицо его искривилось от боли.