Джасмин заставила себя пробежать глазами страницу, исписанную почти каллиграфическим почерком.
Судя по письму, полгода назад у ее деда был тяжелый сердечный приступ, за которым последовали еще несколько — не таких опасных. Дед просил жену написать от его имени и пригласить его невестку Мойру, внучку Джасмин и внука Рика провести Рождество у них. Дед всерьез сомневался, что ему удастся поправиться, и хотел помириться с единственными оставшимися у него родными, пока еще не поздно.
Было бы очень жаль, писала Лорелла от имени своего мужа, если бы семья так и не воссоединилась из-за каких-то давних размолвок, причину которых, Лорелла была уверена, никто уже и не помнит. В заключение Лорелла умоляла ответить на письмо, чтобы дед мог заказать им билеты на самолет до Брисбена. Таким образом тяжелобольной человек получил бы возможность искупить любую вину перед ними.
— Может быть, они и забыли о причинах размолвки, а вот я-то еще помню, — хмуро произнесла Мойра. — Надеюсь, отец не думает, что мы можем вернуться туда, будто ничего не случилось?
— У дедушки очень плохо со здоровьем, — мягким голосом вставила Джасмин, но мать продолжала, словно не слыша.
— С той минуты, когда мы переехали в Трокли, когда Рик уже поступил там в школу, эта женщина обращалась с нами как с непрошеными гостями. Вечно мне указывала, вечно была всем недовольна — и прежде всего поведением твоего брата. Лорелла просто бессердечная женщина. Ведь бедный Рик был совсем еще мальчик, да к тому же потерял отца. Рик ведь очень переживал.
Джасмин вздохнула. Ее брат Рик был несносным ребенком, она первая была готова признать это. К сожалению, ее родители не относились к сыну объективно, избаловали парня. Рик нисколько не сомневался в том, что хорошая наружность поможет ему очаровать кого угодно и таким образом выпутаться из любых неприятностей. Обычно так и бывало, и только с Лореллой у него ничего не вышло. Этим Лорелла вызвала раздражение Мойры, и их отношения стали не просто плохими, а отвратительными.
— А после того как сын Лореллы так обошелся с тобой, разве мы могли оставаться?
— Мама! — Джасмин привстала с дивана. В ней пробуждалось ее давнее, привычное стремление бежать.
— Но ведь это факт, — продолжала Мойра, не обращая внимания на возмущенное и побледневшее лицо Джасмин. — Сын Лореллы обманул тебя. Он посмеялся над моей дочерью, и уж кто-кто, а я ему это припомню.
Глава вторая
Кейл Крейген. Стоя посреди своей крошечной квартирки, Джасмин заставила себя произнести вслух его имя. Оно зловеще прозвучало в темном пространстве комнаты. Кейл Крейген. Вот так. Она произнесла это имя, и Земля не перестала вертеться вокруг своей оси.
Видишь, торжествовала она, его имя уже не превращает тебя в трясущийся студень.
Она отбросила все это и перестала испытывать боль. Вот только осколок льда в глубине ее души… Но если оставить его погребенным, если не касаться его, то, она знала, все будет в порядке.
Джасмин шагала взад-вперед по небольшому, покрытому ковром пятачку перед диваном, скрестив руки на груди в неосознанно оборонительной позе, чуть поглаживая пальцами нежную кожу плеч. Какое это облегчение — быть наконец одной.
Ее мать продолжала бубнить о Лорелле Макканн с ее недостатками, а Джасмин казалось, что еще немного — и она взорвется. Ей удалось-таки провести мать по рядам в супермаркете, дождаться, пока та сходила в банк, доставить ее с покупками домой и помочь рассовать продукты. Только после этого Джасмин уехала к себе.
Теперь она была одна и могла дать волю мыслям, могла предаться воспоминаниям о событиях, пять лет назад причинивших ей столько боли.
Впрочем, Джасмин должна была признать, что не все запечатлевшееся в памяти ранило ее. Просто последнее, мучительное воспоминание перечеркнуло многое, что радовало ее до этого.
Например, их первая встреча с Кейлом Крейгеном: робость вначале… вдруг сменившаяся невероятно пылким взаимным влечением, для которого не требовалось слов и которое с той минуты разгоралось все сильнее.
Лицо Джасмин исказилось. Знай она, как тяжело ей станет потом, какой мукой обернется его предательство, она бы повернулась и бежала от него. Неужели бежала бы?
У нее вырвался тихий горький смешок. Ну конечно же, нет. Она была просто не в состоянии бежать — разве только к нему. Она позволила ему увлечь ее. Как мотылек, устремилась на искусительное пламя. И опалила хрупкие крылышки, и уже не в состоянии была летать. С тех пор она даже не стремилась оторваться от тверди земной.
Но ведь минувшие пять лет заживили ее раны, повторяла она себе, и преподали ей бесценные житейские уроки. Если после всего этого она и стала немного замкнутой, если совершенно уже не способна оценить незаурядную внешность или обаяние, что ж, это, пожалуй, к лучшему.