— Но вам этого мало. Нужно взять с поличным организаторов сделки?
Он кивнул, подтверждая мою догадку.
— Продавец знал в лицо только твоего знакомого бомжа. Его, кстати, мы нашли в морге — судя по всему, ты уронил его с платформы перед поездом. Так что нам нужно разыграть спектакль, где зрителями будут все те же, кто присутствовал на совещании в воскресенье. Твоя роль будет заключаться в признании о наличии второй части тайника, о котором ты умолчал для собственной подстраховки. А дальше мы будем следить и за продавцом, у которого возможно запросят подтверждение, и за вымышленным тайником.
Я улыбнулся, прямо таки почувствовав вкус скорой развязки и, как следствие, прекращения моих мытарств.
В течение последующих двадцати минут мы оговорили все нюансы предстоящего дела, после чего мои посетители удалились, а я вновь очутился в своей камере. Пребывание здесь более не угнетало меня, так что я спокойно развалился на нарах и в скором времени беззаботно уснул. Но, проспать спокойно до утра, мне этой ночью было не суждено.
Началось все с того, что мне снова приснилась та же самая женщина, которую я обнимал во сне, ночью, предшествовавшей поездке к тайнику. На этот раз мы очутились в комнате, практически лишенной мебели. На вид, все казалось не то что черно-белым, сколько каким-то серым. Она стояла спиной ко мне у окна, и, хотя мне не было видно ее лица, я твердо знал, что это именно ОНА. Мне, вдруг, стало чертовски хорошо от ее присутствия, но расстояние между нами обескураживало. Откуда-то, будто бы издалека, всплыли воспоминания о моих неудачных попытках вспомнить ее лицо, и я решил немедленно подойти к ней, повернуть к себе, обнять и внимательно рассмотреть. Путь из одной части комнаты в другую занял неестественно много времени. Я все шел и шел, а приближался совершенно ненамного. Поняв это, я побежал, но эффектом бега стало наоборот удаление, и в какой-то момент, когда меня уже начало наполнять отчаяние, она начала оборачиваться ко мне. Но лица я так и не увидел, потому что в комнате стало темнеть — чем сильнее она поворачивалась, тем хуже становилось ее видно. Мне только показалось, что в момент наступления полной темноты ее губы начали раскрываться в попытке мне что-то сказать. И это что-то оказалось выкриком: «Проснись!», — и прозвучал он с явной мольбой в голосе.
Естественно, я проснулся! И как весьма скоро выяснилось, вовремя. Повернувшись на спину, я лежал с открытыми глазами и рассуждал о нереальности увиденного только что сна, когда в коридоре раздались едва слышные шаги. Естественно, это меня насторожило, и когда они стихли, аккурат, напротив моей камеры, я уже был готов действовать. Но время шло, а ничего не происходило, и уже когда мне стало казаться, что все это просто бессмыслица, очень тихо открылось окошко в двери, и на пол камеры упало что-то мягкое. Окошко сразу же так же бесшумно закрылось. В воздухе очень быстро распространился смутно знакомый запах. Я моментально подскочил и начал со всей силы тарабанить в дверь. Однако, головокружение и слабость, появившиеся практически сразу, ясно указали на то, что помощи я могу и не дождаться. Буквально из последних сил, чтобы хоть как-то предотвратить распространение запаха, я сорвал с нар свою постель и кинул ее на пол в то самое место, куда по моему мнению упало то, что мне подкинули. Дальше, слабеющим мозгом, я стал соображать, что же мне такого предпринять, чтобы проветрить помещение. В ячейку между прутьями решетки, перекрывающей доступ к окну, рука моя прошла только после хруста вывихнутого большого пальца, и сильно поцарапанная. Сжав кулак, я разбил стекло, выдернул искалеченную руку обратно и повалился на пол. Запах понемногу начал выветриваться, но голова кружилось и до невозможности сильно захотелось спать. Только сделав над собой титаническое усилие, я поднялся, доковылял до двери, не обращая внимания на хлещущую из руки кровь, и начал снова долбиться в нее.
Спустя какое-то время, показавшееся мне бесконечно долгим, послышалась недовольная возня в потревоженных моим буйством соседних камерах, и только потом раздались приближающиеся шаги. Матерящийся охранник открыл окошко в двери и на меня обрушился бурный поток ругательств. Правда, надо отдать ему должное: уловив в воздухе этот самый запах и заметив неладное в камере, он мигом заткнулся и вызвал напарников. В итоге меня, к тому времени уже полуживого, выволокли в коридор, где я, наконец, смог вдохнуть чистого воздуха, и пришел в себя. Разобравшись, что к чему, мне перебинтовали руку и любезно предоставили новую камеру.
О случившемся, вероятно, сразу же сообщили, куда следует, потому что в скором времени за мной снова пришли. Ничего не объясняя вывели во двор и усадили в машину. В свете последних событий, мне, невольно, стало боязно за свою жизнь, но увидев рядом с собой на сидении Алексея, я несколько успокоился. Окончательно же, спокойствие угнездилось в моей душе, когда мы оказались в знакомом по прошлому совещанию кабинете.
Жили они, что ли на работе? Сказать, как в прошлый раз, что их только что выдернули из дому, было нельзя: щетина на щеках, мятая одежда, — говорили об обратном. Очевидно, что работы действительно было невпроворот. Все лица были знакомы, не хватало только Борисова, находящегося в больнице, да бати, присутствие которого было сочтено лишним. Я сразу же плюхнулся на стул, потому что стоять на ногах банально не было сил. Вообще, был в этом для меня лично неприятном происшествии, один положительный для всего дела момент. Столь явное желание сдать мое личное дело в архив, добавляло необходимый антураж и придавало большую убедительность нашему блефу. И Дмитрий Викторович весьма умело разыграл эту карту, случайно попавшую к нему в руки. Получилось все очень даже правдоподобно. Да что там! Даже я практически поверил своему вымышленному признанию.
Учитывая мое, мягко говоря, неудовлетворительное состояния, а может и по каким-либо другим соображениям, меня в поездку к бутафорскому тайнику не взяли, а оставили в той же комнате, где я уже раз ночевал. А видимо для того, чтобы не было скучно, мне в собеседники был назначен молоденький лейтенант. Собеседником, на поверку, он оказался, откровенно бездарным, поэтому ожидание результата я решил дополнить оздоровительным сном. И уже засыпая, обратил внимание на то, что лейтенант никуда не собирается уходить. Это ясно говорило не только о том, что меня заботливо оберегают, но еще и о том, что не полностью вычеркнули из списка подозреваемых. Ну и пусть проверяют. В конце концов, это их работа.
Ожидание тянулось и тянулось. Проснувшись, я посетил душ и смыл с себя тюремные запахи, побрился. Мне раздобыли свежую одежду, накормили. Я даже успел обдумать, какую новую дверь следует поставить в квартире. Но чем дольше тянулась неизвестность, тем более неприятные мысли начинали лезть в голову. Так, что когда, уже после обеда меня отвели к Дмитрию Викторовичу, я морально был готов к плохим новостям. Так и оказалось: никакой реакции на посещение тайника. На связь с продавцом так же никто выйти не пытался.
— Что-то мы упустили… — устало резюмировал Дмитрий Викторович.
С этим нельзя было не согласиться, но я, все же, больше был озабочен собственной судьбой, поэтому и спросил о дальнейших планах относительно меня. Об этом он видимо уже подумал заранее.
— Мы естественно закрываем глаза на труп «бомжа». Претензий к тебе у нас нет. Это с одной стороны. — Он помолчал, взвешивая дальнейшие слова. — но за тобой по-прежнему охотятся, хотя, совершенно непонятно зачем… Если хочешь, мы тебя спрячем, ну, пока все не уляжется.
— Мне бы больше не хотелось оставаться в закрытом помещении без возможности защититься или попросту сбежать. — я многозначительно посмотрел ему в глаза, и он кажется, меня понял. — К тому же, если меня больше нет в розыскной базе, то и найти меня им будет не так-то просто.
— Хочешь уйти?
— Если есть такая возможность.
— И что ты собираешься делать? Дальше самообразованием заниматься? — последний вопрос был задан с заметной долей иронии, и давал понять, что мое личное дело они изучили весьма основательно.
— Россия большая. Уеду в какой-нибудь медвежий угол, осяду там, женюсь, в конце концов…