В то время как Евгений Форли лишился своего транспортного средства, а с ним, похоже, моря бабок и душевного покоя, Денис Коршунов мчался на мотоцикле к себе домой.
В кармане жилетки у него лежал лист бумаги с написанным на нем телефоном Людмилы Замятиной, в голове у него билась одна-единственная мысль - нужно срочно позвонить, чтобы как можно скорей встретиться с женщиной, необычайно похожей на несравненную Лию Черину.
Денис рос единственным ребенком в интеллигентнейшей семье: папа, известный физик, помимо основной работы в Институте ядерных исследований, преподавал в МФТИ, в свое время блестяще его закончив.
Мама работала в Академии наук на Ленинском проспекте. Она была кандидатом биологических наук и хотела защищать докторскую.
Сыном они страшно гордились и очень за него тревожились. Посудите сами, умный развитый мальчик связался с какими-то ненормальными и гоняет вместе с ними на мотоцикле.
Клеопатре Аркадьевне, матери Дениса, каждый раз становилось дурно, когда сын заявлялся домой после байкеровских мероприятий. А пока не заявлялся, ей было дурно от одной только мысли о том, что может каждую минуту случиться с ее ненаглядным отпрыском. А этот ужасный запах бензина! Хотя Денис, приезжая домой, сразу шел под душ, Клеопатре Аркадьевне все равно казалось, что этот запах продолжает окутывать его как облаком. И ей приходилось есть бензиновые бутерброды, запивая их бензиновым кофе.
- Клепа, у тебя невроз, - радостно сообщал ей муж, Егор Иванович, когда она жаловалась ему на вездесущего врага.
И давал ей изумительный по своей невыполнимости совет:
- Не обращай внимания!
Клеопатра Аркадьевна замирала, поджав губы (женщина она была в высшей степени чувствительная!), и с видом великомученицы цедила:
- Я просто рассчитывала хоть на каплю сочувствия и понимания в своем доме. Ну, ладно, Денис, что с него взять. Он молод, у него еще ветер в голове. Но если уж от собственного мужа я не могу получить элементарной заботы...
- Дорогая моя! Да я сочувствую тебе всей душой! Но ты же сама понимаешь, он так и будет мотаться на своем этом драндулете. Я- то в его возрасте тоже, будь здоров, матери крови попортил! Помню, однажды мы с Сережкой в восьмом классе решили сконструировать аэросани...
- Избавь меня, пожалуйста, от подобного рода воспоминаний. Мало того, что я их уже ни один раз слышала, мне не нравится, что ты этим как бы оправдываешь совершенно неприличное, с моей (тут Клеопатра Аркадьевна голосом выделила словечко "моей") точки зрения увлечение нашего сына. Конечно, может быть, я не права...
- Что ты, дорогая, ты всегда и во всем права. Я просто не хочу, чтобы ты расстраивалась, раз уж не можешь ничего изменить!
Мудрым в семейной жизни человеком был Егор Иванович. Признать Клеопатру Аркадьевну неправой! Да он, что, самоубийца? Воспитаннейшая Клеопатра Аркадьевна отличалась сильной обидчивостью и проявляла незаурядную злопамятность по отношению к людям, обидевшим ее. Причем человек и не подозревал, что нанес непоправимый вред чувствительной натуре Клеопатры Аркадьевны. Просто повел себя не так, как она считала нужным, слово какое-то употребил некстати, не по злому умыслу, а так, не подумав, - но это не мешало Клеопатре Аркадьевне смертельно обижаться, записав имя обидчика огненными письменами в глубине своей страдающей души.
Вот, например, уже упомянутый Егором Ивановичем Сережка, любимейший его друг детства. Сейчас-то он Сергей Васильевич и завкафедрой столичного вуза.
Клеопатра Аркадьевна не могла простить ему (да, она, конечно, истинная христианка, но всему же есть предел!) того, что они время от времени встречались с Егором Ивановичем и пили водку, вспоминая детство и эти отвратительные аэросани. У Егора Ивановича полмизинца на правой руке не хватало из-за этих аэросаней. Ну, что тут вспоминать, сами подумайте!
- Гоша, - пыталась она втолковать мужу, - пойми, наконец, это же просто неприлично! В ваши годы, с вашим положением пить водку, закрывшись в кабинете на кафедре! Я уж не говорю, с вашим здоровьем!
Но нет, видно, только Клеопатра Аркадьевна ратовала за высокую мораль в нашем испорченном мире. Друзья все равно встречались, потому что когда они по праздникам собирались семьями друг у друга в гостях, Клеопатра Аркадьевна вгоняла любое общество в ступор хорошими манерами и строго регламентированными темами для приличного разговора в гостиной.
Итак, друзья детства продолжали встречаться, несмотря на все усилия Клеопатры Аркадьевны. Ну, как тут, скажите на милость, не обижаться!
Поведение мужа Клеопатра Аркадьевна рассматривала как бунт, а бунта она в своей семье, будучи ее незыблемым столпом, не терпела. Бунтовать мог только ее боготворимый сын, и на него она не обижалась, а молча и не молча страдала. Да воздастся ей за ее подвиг мученичества!
Вот и сейчас Денис стремительно влетел в квартиру, залитую послеполуденным солнцем, на бегу поздоровался с матерью и пропал в недрах ванной комнаты. А ведь они не виделись целых два дня: когда Клеопатра Аркадьевна доставала его выше крыши, он сбегал к своим друзьям и ночевал у Андрея Малышева, обитавшего в крошечной комнатенке в коммунальной квартире. Деникин "Сережка", ехидно называла того Клеопатра Аркадьевна в разговоре с мужем. Егор Иванович почитал за благо в подобной ситуации отмалчиваться.
Выйдя из ванной, Денис в обмотанном вокруг бедер полотенце, прошлепал в свою комнату.
- Денечка, пойди, поешь! Сыночек!
- Потом, ма!