И было мне стыдно и тошно,ну хоть от себя откажись.Как в душу проникло все то, чтоя сам ненавидел всю жизнь!
Когда я догнал тебя, Дора,я с неба услышал сигнал,как будто у края позорасбежавшую совесть догнал.И замерла ты в просветленье,вздохнула, прервав полет:«Не становись на колени…Тебе это так не идет».
Предчувствия любимых – как прозренья.Оправданы любимых подозренья,когда несчастье где-нибудь нас ждет —и у чужих, и у родных ворот.
Я не гадал, что принесет тот август.Какой позор, что трусость, или наглость,или, скорей, их мстительный гибридв сановных старичках заговорит,и арестуют приглашенных чехов,на танках по-хозяйски в Прагу въехав,и вот от этих воинских успеховсоциализм, как Палах[10], сам сгорит. Когда посол Добрынин так неловко,глаза припрятав, ноту зачитал,в руках дрожала мятая шифровкао том, что государственный металл(а сиречь танки – дружбы упаковка)по просьбе чехов помогать им стал,то Киссинджер не рвал и не метал,а оченно довольно захихикал,готовый для заслуженных каникул.А я в то время, ну, не то что хныкал,но чуть самоубийцею не стал.
И мне помог и голубь из Сантьяго,и образ Доры – красота, отвага,когда мой идеал – социализм —вдруг развалился, падший символ блага,где воры и убийцы завелись.
И мать моих двух мальчиков Мария,которая мне сдаться не дала,так срифмовалась с именем Россия,как будто ею с девочек была.
Я буду счастлив за мой дух в потомках.Пусть они будут не слепцы в потемках,пусть – ни слабцы и ни в крутых подонках —ответят (не за чье-то «Very good!»):«Мы Евтушенки. А они не лгут».
Все в моей жизни горькие разводымне не давали от любви свободы.
Я не умею разлюбить любимых,и потому я из живых — не мнимых.
Когда на ногах нетвердыхмы с Дорой вернулись в отель,она развернула сверток:сравнить ли гамак и постель?Повесив гамак на террасе,была беззащитно гола.Что делать мне с ней – я терялся,когда меня вся обняла.Вот это любви знак верный —смущение рук и глаз,когда каждый раз как первыйи словно последний раз.Она не могла наглядеться,лаская гамак, как во сне:«Еухенио, это детство.Иди в мое детство ко мне».Она постелила в нем пончо,светясь уголечками глаз:«Не бойся. Гамак – это прочно»,калачиком улеглась.Она так дразняще качалась,в короне созвездий взвита,как дерзкая первоначальностьтого, что зовут красота.
И вспомнил я, как в Гватемале,где в поле маиса – цветы,
крестьяне не понималимоей городской тупоты.Я прямо-таки истомился,выспрашивая, как болван:«Зачем, объясните, в маисенужны гладиолусы вам?»И только один campesino[11]продолжил со мной разговор,спросив, как заблудшего сына:«Да что вы за птица, сеньор?»Дождался я все же ответа,зачем им в маисе цветы.Вздохнул он: «Senor el poeta!Да просто для красоты!» Так мир украшаешь ты, Дора,и мир украшают все те,кто люди по праву подборапо совести и красоте.В тупой красоте нету чести.Бессовестный – это урод.Но все с чистой совестью, вместе, —вот самый красивый народ.
Мы встретились лет через сорок.Надеюсь, не стали пошлы.Пустых равнодушинок сонныхмы в наших глазах не нашли.Какая ты умница, Дора,что, перетерпя в глубине,ни разу того разговораты даже не вспомнила мне.
Ни в приторном восхваленьи,ни сбит оскорбленьями влетя не опущусь на колени —ведь это всем так не идет.
Осталась ты той же Багирой,и тот же я Маугли твой,и, усыновленный богиней,я вечно останусь живой.
Лишь те остаются живыми,как Маркес и Курт Воннегут,не зная, во чье они имя,но все же во имя живут.
«Dormi, dormi, dormidera…»Ходят страхи у ворот.Если совесть есть и вера,значит, мир не пропадет.
Октябрь – ноябрь 2011
Талса, Оклахома
Дора Франко родилась в Колумбии. Была знаменитой фотомоделью. Я встретил ее в 1968 году, когда во время своей полугодовой поездки по Латинской Америке прилетел в Чили. Дора сопровождала меня в поэтическом турне по Колумбии. Когда я оказался в США, Сальвадор Дали, узнав откуда-то о наших близких отношениях, пригласил Дору на ужин в мою честь в отеле «Риц», оплатив ей самолет из Колумбии и обратно. На ужине произошел конфликт, описанный в поэме «Под кожей статуи свободы», когда Дали поднял тост за Сталина и Гитлера как величайших сюрреалистов. Я поссорился с Дорой, ставшей на какое-то время помощницей Дали. Она покинула своего шефа после того, как он усыпил ее любимого старенького тигра, вышла замуж, уехала с мужем в США, но затем вернулась и одна воспитывала сына. Мы с ней встретились и помирились через несколько лет в Панаме, но снова расстались – уже дружески. Дора стала профессиональным арт-фотографом и живет сейчас попеременно то в Майами, то в Колумбии. Мы снова встретились после сорока с лишним лет на поэтическом фестивале в Медельине (Колумбия) в 2009 году, где я читал стихи, а она показывала свои слайды. Она такая же красивая, обворожительная, добрая, будто и не было этих сорока с лишним лет. Редкий случай, как с Софи Лорен.
вернутьсяЯн Палах – пражский студент, сжегший себя, протестуя против ввода советских танков в Чехословакию.