Она подняла голову и, не переставая плакать, нервно рассмеялась. Потом открыла сумочку, вынула носовой платок и, вытерев глаза, сказала:
— Я всегда начинаю плакать, когда я зла, а когда я плачу, становлюсь еще злее.
— Вы злитесь на своего шефа?
— На моего бывшего шефа. Я думаю, что зла не на него, а из-за несправедливости, которая заключается в этом деле.
— А какая практика у вашего шефа? Я полагаю, эта женщина его клиентка?
— Совсем нет. Он — зубной врач, а не юрист.
— И часто эта женщина приходила?
— Довольно часто. И когда она появлялась, то всегда с таким видом, словно она царица Савская. Она всегда требовала, чтобы ее пропускали без очереди. Но ведь больных нельзя заставлять ждать. Собственно, что об этом говорить. Это бессмысленно.
— Наоборот, говорите. Облегчите себе душу.
— Нет, я и так достаточно сказала. Боюсь, даже слишком много. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите мне что-нибудь интересное из вашей практики. Значит, эта мисс Кул — женщина среднего возраста?
— Да.
— И очень сурова?
— Да.
— Как же вы вообще можете работать с такой женщиной?
— Конечно, не все бывает гладко.
— И вам она не действует на нервы, если она такое несносное существо?
— Не особенно. Временами для меня это даже хорошая тренировка. Она не позволяет мне размякнуть.
— Но вы наверняка стараетесь избежать ссор, не так ли?
— Ни в коем случае.
— Как же вы тогда сохраняете мир?
— Очень просто. Я делаю всегда так, как считаю нужным, а кричать предоставляю ей.
— Какой вы странный человек. В вас есть нечто… Ну, вы кажетесь спокойным, можно подумать, что вы позволяете из себя веревки вить. А потом вдруг замечаешь, что вы совсем не мягкий.
— Не знаю, что и сказать.
— Уверена, что мисс Кул знала бы, что сказать. Я бы с удовольствием поговорила с ней, чтобы узнать, что она о вас думает.
Я прошел к телефону, набрал номер, разыграл тот же спектакль, что и раньше, и снова повесил трубку.
— Все еще никого нет?
— Никого.
— И вы уверены, что ваша мадам зла из-за того, что вы не позвонили в положенное время?
— Убежден в этом.
Официант принес заказ. Пока мы ели, девушка два или три раза испытующе посмотрела на меня, я же не делал ничего, чтобы влезть к ней в душу, так как чувствовал, что она сразу начнет относиться ко мне с подозрением.
Она заговорила первая:
— Как вы думаете, во сколько мне обойдется ремонт машины?
— Долларов двадцать — двадцать пять.
— Ну, скажете тоже, — сказала она. — Наверняка что-нибудь около сотни.
— Нет, так дорого быть не может… Я вот что вам скажу: я сам заплачу за ваш ремонт.
— Вы?
— Да, я.
— Почему?
— Потому что я теперь убежден, что виноват я.
Девушка сказала:
— Я до сих пор не понимаю, как это, собственно, случилось. Я была зла и всю дорогу думала о докторе Квае… О, я не должна была этого делать.
— Что?
— Называть его имя.
— Это не имеет значения, — сказал я. — Попробую еще раз позвонить в наше бюро.
Я снова набрал номер и терпеливо ждал, пока звучали гудки на другом конце провода. Я был уверен, что в конторе никого нет, и был очень удивлен, когда там вдруг сняли трубку и что-то прохрипели. Не успел я сказать «хэлло», как по моей барабанной перепонке застучал раздраженный голос Берты Кул:
— Куда ты запропостился?
— В настоящий момент я ужинаю. Но что ты делаешь в такое время в бюро?
— Что я делаю? — проскрипела Берта. — Очень мило с твоей стороны спрашивать об этом! Что я делаю здесь!
Пытаюсь спасти наше проклятое агентство и воспрепятствовать тому, что мы станем посмешищем на весь город. — Она продолжала каркать: — Ты и твой блестящий мозг! Ты и твои выдумки надеть на миссис Баллвин психологические наручники!
— О чем ты, собственно, говоришь? — спросил я.
— О чем я говорю? — набросилась она на меня. — Я говорю о том, что отравлен мистер Баллвин…
— Ты хочешь сказать, что…
— Именно это я и хочу сказать, — пролаяла она. — Потому-то я и оказалась в нашем бюро. Эта Шарлотта Хенфорд хочет получить свои деньги назад и считает нас полными дилетантами. Джеральд Баллвин получил свою порцию яда, и плакали наши денежки. Не говоря уже о репутации. Быстрей приезжай в контору.
— Еду немедленно, — сказал я и повесил трубку.