А он думал, все надеялся, что сейчас откроется дверь и в палату с шумом войдут его пацаны. Но время шло, а они не появлялись. Четвертые сутки на исходе, а от них никаких вестей. И бородавчатый с яйцебородым не высвечивались. Об Ульяне и говорить нечего.
Шишман появился только на следующий день, мрачный, руку пожал вяло. На шее под ухом у него виднелся пластырь, закрывающий рану. Синяк под глазом запудрен. Старый синяк, темный, с желтизной. Но в прошлый раз синяка не было. И это после жестокой драки у озера. Там ему только губу разбили да подбородок поцарапали. А сейчас и синяк, и под ухом припухлость.
— Что-то случилось, — не спрашивая, а утверждая, сказал Ерема.
— Да случилось, Свист — все!
— Как?
— Да так, вышли на этих козлов, а они шмалять! Даже стрелку забивать не стали! Сразу шмалять! — сквозь зубы процедил Шишман и нервно глянул на дверь, как будто кто-то мог зайти в палату и пристрелить его, а заодно и Ерему.
— Какие козлы?
— А ты не знаешь, — скривился Шишман, недобро глянув на него.
— Эти, которые здесь? — Ерема обвел рукой свободное пространство между задними спинками коек и стеной.
— Были здесь, стали там!
— Ты это, не кипишись! Давай выкладывай!
— А что выкладывать? Ну, забрали мы этих, что за дела, так нельзя, все такое… Думали, все, а они вечером подкатывают! Целая толпа!.. Туман и Квач — славяне, а остальные кавказцы!.. С кавказцами ты нас схлестнул, понимаешь?
— Я схлестнул?!
— Ну а кто начал? Из-за какой-то телки!
— Ты сопли подними! Что там с кавказцами было?
— Ну что… — Косо глянув на Ерему, Шишман коснулся пальцами синяка под глазом, а затем пластыря под ухом. — Там Телетайп с пацанами подъехал… Короче, навалили мы им!
— Ну и нормально.
— Да нормально… А потом они Свиста завалили! Аким пулю поймал, еле до больницы довезли…
— Ты говорил, вы на этих козлов вышли!
— Ну так…
— Сами наехали на них?
— Ну!
— В ответку…
— Не совсем… — Шишман отвел взгляд.
— Говори, что произошло!
— Там у кавказцев рынок недалеко от нас, на Криничной улице.
— Не знаю, не был!
— А мы были, подъехали, глянули! Бадал сказал, балочку[1] надо брать!
— Балочку брать?
— Ну так там балочка, скажу тебе! — Взгляд у Шишмана вспыхнул от азарта огнем.
— Большая?
— Да я бы не сказал… Но все цивильно, все в масть! Там не просто лотки под крышами, там целые ряды под навесами. Все по уму сделано, площадку заасфальтировали, навесы поставили, торговые ряды…
— Короче!
— А что короче? Вроде бы окраина, а народ прет! На Луже такая толкучка только в базарный день!
— Да мне по, что там на балочке? Кто сказал на нее наехать? Бадал?… А ко мне какие претензии?
— Ну, так из-за тебя…
— Шиша, я тебя ударить не могу! Я тебе сейчас в морду плюну!.. — распалился Ерема. — Нашел крайнего!..
— А я что? Я ничего! Это пацаны говорят, — заерзал Шишман.
— Кто конкретно говорит?
— Ну, может, и не все, но говорят…
— И на рынок я наехал?
— Ну, тут мы косяка дали…
— Сглотнули или как?
— Да нет, Бадал удила закусил… Короче, война у нас!
— Я нужен?
— Да какой из тебя боец… Короче, твое дело лежать здесь и не отсвечивать. И нас не жди, мы к тебе пока ходить не будем…
— Волыну дашь?
— Ну-у… Волыну дам!
Шишман глянул на дверь, сунул руку под футболку, нащупал и вынул «ТТ», сунул под матрас так, чтобы Ерема легко мог вытащить его. Немного подумал и приложил к пистолету запасную обойму.
— Но я не думаю, что ты нужен Эльшаду!
— Что за Эльшад?
— Он там у кавказцев хороводит.
— И большой у них там хоровод?
— Человек сорок… Это не считая барыг.
— А их нужно считать?
— Так у Эльшада рынки по всей Москве, фрукты, овощи в основном, а на Криничной балочку поставил… Зацени, не у кого-то там отбил, а сам поставил, на свои бабки!
— То есть барахолка эта — его собственность?
— Типа того.
— И как вы ее отбить у него хотите?
— Ну, не отбить, пусть платит!
— За крышу?
— Да!
— Так у него своих нукеров хренова туча!
— А кто сильней…
— А мы сильней?
— Ну-у, — замялся Шишман. — Мы там не совсем одни…
— А кто еще с нами?
— Говорят, Сильвестр, — совсем тихо сказал пацан.
— Бадал был у него?
— Да нет вроде.
— Сильвестр подъезжал к нему?
— Не видел.
— А кто видел?
— Никто не видел. Но говорят, что Сильвестр кавказцев только в путь мочит.