Безвольно обожаю людей, которые меня любят. Какое-то извращение по теперешним стандартам. Сегодня настоящую страсть вызывают только враги или, на худой конец, оппоненты.
Очевидно, я крайне старомоден.
Так как я атавистически древней половой ориентации, то моя тяга к Арцибашеву не окрашена физиологией. Он, насколько я знаю, тоже упорно и успешно проповедует древние каноны разнополых взаимоотношений. Так что, отбросив этот повод нашей дружбы (а я льщу себя надеждой, что мы друзья), вынужден искать иную причину своей глубокой симпатии.
Мое поколение с молоком школьных учительниц всосало четкое представление о том, что человечество делится на положительных и отрицательных героев. Положительные — молчаливы, непьющи и любят Родину в любом ее качестве на данный момент. Отрицательные пьют, меняют женщин и сомневаются в качестве Родины.
А если все не так просто? А куда девать индивидуальность, характер, талант и ум? Куда прятать Пушкина, который говорил, что он жертва Бахуса и Венеры, и, если верить его «донжуанскому списку», знал более сотни женщин?
На мой взгляд, главное, что формирует личность, — это внутреннее сопротивление. Сопротивляемость творческого организма — единственный способ выживания.
Упертость и упрямство — не одно и то же, хотя, конечно, идут рука об руку. Эстетические театральные симпатии Сережи не взяты с потолка, а созрели изнутри.
Я очень редко хожу в «чужие» театры. Боюсь, может что-то понравиться и начнешь страдать, а идти и вожделенно радоваться чужому провалу я стесняюсь. Хожу я на все премьеры Марка Захарова (по давней дружбе и некоторой уверенности, что все равно 6vдет чем, не краснея, восторгаться) и на «Покровку».
Первый разя пришел на «Женитьбу» и сразу окунулся в атмосферу уюта и домашности. Помню, перед спектаклем вышел режиссер-постановщик в черном костюме и белых ботинках и бархатным голосом фрагментарно рассказал содержание пьесы, очевидно, учитывая неоднозначный интеллектуальный состав аудитории. Потом все-таки стали играть. Но играть не стали, а стали существовать. И это поразительное существование, при котором вранья боятся, как ящура, сопровождало все спектакли «Покровки», какие я смотрел.
Единомышленники! Единомышленники — это когда «един» мыслит, а остальные боятся, гордятся, верят и стараются любить.
Мне фантазируется, что «Покровка» создавалась Арцибашевым как некий театральный Ноев ковчег, который он скрупулезно строил вместе со своими Симами, Хамами и Иафетами, их женами и всякой другой живностью, чтобы в день окончательного театрального потопа попросить бога замуровать двери и уплыть.
Но потоп никого не смутил, и соседние театральные Хамы прекрасно держатся на плаву в бушующем океане вседозволенности и всеядности.
Зачем Арцибашев пришел в Театр сатиры? Зачем вылез из ковчега? Очевидно, пространственная келейность его уютной площадки дала импульс некоторой сценической клаустрофобии и побудила погулять на больших аренах. Сходились трудно, осторожно, с его стороны — даже брезгливо.
Покойный Гриша Горин переписывал свое произведение «Счастливцев — Несчастливцев», на постановку которого и был спровоцирован Сергей Николаевич, по нескольку раз в день. Артисты Театра Сатиры, привыкшие обслуживать каждодневно 1300 зрителей, никак не могли понять, почему надо смотреть на сцене друг на друга и разговаривать по-человечески, а постановщик не знал, на что употребить такое количество квадратных метров сцены...
Пока пришли к этому гадкому слову «консенсус», много было криков, упреков и драм. Не нам судить о результатах — один результат налицо: не подрались, не рассорились, на кое-что друг другу даже открыли глаза и, более того, встретились снова. Встретились на новой работе нашего театра по пьесе Ануя «Орнифль, или Сквозной ветерок». В этой пьесе персонаж, которого я пытаюсь сценически воплотить, произносит: «Удивительная вещь — симпатия». Я по привычке заглянул в словарь Даля и вычитал: «Симпатия — беспричинное, интуитивное влечение к кому-то или чему-то...» Тогда я добрел до «интуиции». Она, оказывается, «непосредственное постижение истины без предварительного логического рассуждения».