...При помощи второго тестя Державина — Буденного — я был пущен на правительственную трибуну ипподрома — как партнер родственника Буденного. Потом, когда Михал Михалыч с Буденным развелся, меня опять вышвырнули вниз.
Вообще в своем городе не хотелось бы возводить старые пагубные привычки. На сегодня из пагубных привычек осталась одна — курение.
Я поздно задымил, уже в институте. Сначала курил папиросы — «Беломорканал». Потом у нас произошла оранжевая революция, и мы перешли на сигареты «Дукат» в оранжевых пачечках, по 10 штук в каждой. Начинали с сигарет, потому что трубку тогда курил один человек в стране — Сталин.
Трубкой меня заразил значительно позже мой друг, замечательный оператор-международник, к несчастью, уже покойный, Вилли Горемыкин. Он ездил на съемки за границу со всеми вождями и генсеками — входил в команду хроникеров программы «Время» и всегда привозил «оттуда» что-нибудь, а мы, как птенцы, ждали с открытыми клювами — кому джинсики перепадут, кому грампластинка...
Но первым приобщил нас к трубке Виктор Суходрев. Витя работал на переговорах со всеми — начиная, кажется, с Линкольна и Вашингтона и заканчивая Рузвельтом и Черчиллем. Он гениальный переводчик — смог, например, перевести хрущевскую «кузькину мать» на язык Шекспира. Когда он возвращался с очередной встречи за рубежом, мы ехали на дачу, гуляли, естественно, пили. И устраивали традиционную игру: кто первый по-пластунски доползет от одного конца забора до другого. Четыре часа утра. Ползем втроем, задыхаясь, между лягушек. Берем тайм-аут в середине пути и спрашиваем Витю: «Ну, расскажи — здесь никого нет». И он говорил: «Только никому, сугубо между нами, не проболтайтесь». Мы клялись молчать, и он выбалтывал политические тайны. Утром слово в слово эти тайны были в газете — великий профессионал.
Витя тогда жил в Каретном ряду. У него собирался элитный «трубочный салон» — такой внутренний клуб середины шестидесятых. Тех, кто курил трубки, можно было по пальцам пересчитать. Среди них — иностранные корреспонденты и наши, но с именами Луи и Люсьен. На столе стояли диковинные по тем временам виски, орешки... Лежали иностранные журналы — «Плейбой», например. Виктор привозил их свободно, потому что летел с Хрущевым и его не «трясли». У любого другого приземление с такой прессой могло стать последним.
В наш «салон» приезжал из Ленинграда известный трубочный мастер Киселев и устраивал показ новых работ. Он открывал невероятных размеров бархатный чемоданчик, напоминающий готовальню чертежника. А там, в ячейках, подобно циркулям и рейсфедерам, лежали трубки. Мы общались и походя разглядывали работы Киселева. По тем временам трубки стоили недешево, в среднем рублей семьдесят — при зарплате в девяносто это впечатляло.
Если трубки, которые привозил мастер, не подходили, можно было набросать эскиз и попросить сделать на заказ. Ведь даже архидорогая трубка могла не быть тебе к лицу и не садиться на прикус.
У меня есть несколько трубок Киселева, а также другого уникального мастера — Алексея Федорова.
У Вити Суходрева тоже были трубки Федорова, и с этим связана одна историческая байка. Как-то в начале 70-х в СССР приехал Гарольд Вильсон, в тот момент, кажется, премьер-министр Великобритании. Этакий совершеннейший лорд вдруг впервые оказался в стране, где, по его, очевидно, разумению, по улицам должны ходить медведи, а глава государства должен сидеть в Кремле в лаптях и косоворотке. Но вместо медведя Вильсону повстречался Суходрев — элегантный, красивый, похожий на молодого Алена Делона и одетый получше британца. А когда Витя заговорил на английском, Вильсон вообще онемел. Он же не знал, что Витька в детстве долго жил в Англии и не просто владеет языком, а различает все диалекты и наречия — на слух определяет, из какой части Великобритании родом тот или иной человек.