Марина покраснела: и правда, чего она его всю дорогу грузит своими проблемами. Обрадовалась, что человек проявил сочувствие!
— Да что вы… — горячо забормотала она. — Вы только не подумайте… Я вам очень, очень, очень благодарна! Вы просто не знаете как. Просто… Просто, знаете, немножко обидно, что так вышло. Сидела себе в Москве, никуда не высовывалась, и все было в порядке, а стоило высунуться — сразу столько приключилось… — Конец своей пространной тирады она скомкала, ибо поняла, что опять съехала на свое фирменное хныканье.
Каперанг приобнял ее за плечи (при этом у Марины появилось странное ощущение, похожее на то, что она испытывала только во время процедуры электрофореза, — такие легкие, приятные иголочки) и посоветовал:
— Отнеситесь к вашим приключениям философски, поймите, что это всего лишь стечение обстоятельств, и сразу посмотрите на жизнь другими глазами. Поверьте, на свете случаются истории и похуже. Скажите мне лучше, часто ли вы на моря выезжаете?
Он все еще не убирал руку с Марининого плеча, и от этой «физиотерапии» по ее телу разливалось сладкое тепло. Такое сладкое, что до нее не сразу дошло, о чем он ее спрашивает:
— Что-что?.. Ах, на моря! Совсем не часто. Кажется, в последний раз моря были в пионерском лагере.
— Так в чем же дело! — воскликнул каперанг. — Тогда вы просто обязаны наслаждаться жизнью! Посмотрите-ка лучше, какая ночь, какое небо! Таких ночей в Москве не бывает.
— Это уж точно, — согласилась Марина, глядя на полную луну, особенно яркую на черном бархатном небе, а про себя добавила: «И слава богу, иначе я бы просто взбесилась, как мартовская кошка!»
— Так-то лучше! — Рука каперанга по-прежнему лежала на Маринином плече, а Марина и не возражала, словно сама природа предусмотрительно изваяла ее плечо по спецзаказу — аккурат для каперанговой руки.
Набережная постепенно пустела, народ разбредался по домам, музыка и та оборвалась буквально на полутакте, а они все стояли у каменного парапета и смотрели на призрачную лунную дорожку, пролегающую по морю от берега российского до берега турецкого. И может, в противоположном ее конце кто-то тоже стоял у моря, обнявшись.
Марина не вдруг сообразила, что объятия несколько затянулись, и тихо напомнила:
— Уже поздно, мне пора возвращаться…
— Что, мама ругать будет? — сострил Герман.
Марина вспыхнула до корней волос, но каперанг этого, конечно, не заметил из-за темноты, и пробормотала:
— Вы же сами сказали, что завтра уезжаете… Вам еще собраться нужно…
— Ах да, чуть не забыл, я ведь и правда завтра уезжаю! Спасибо, что напомнили. — Герман коснулся ладонью своего выпуклого лба. — И в самом деле пора. Позвольте мне хотя бы проводить вас.
— Позволяю, — чуть слышно отозвалась Марина, с грустью осознавая, что каперангова рука с минуты на минуту покинет свое «законное» место на Маринином плече.
А потом каперанг медленно повел ее по набережной. Марина, уверенная, что они идут к пансионату, шла, не поднимая головы, однако спустя некоторое время с удивлением обнаружила отнюдь не трехэтажный корпус с неоновой вывеской «Лазурная даль», а небольшой деревянный коттедж, вход в который освещал одинокий фонарь.
Первым делом она, конечно, испугалась и стала озираться по сторонам:
— Ой, где это мы?
— Не бойтесь, — поспешил развеять ее опасения Герман, — ваш пансионат совсем рядом, вон там, видите?
Марина посмотрела туда, куда он показывал, и впрямь увидела пансионат «Лазурная даль». Он находился неподалеку, в каких-то трехстах метрах от коттеджа, только повыше. Отсюда же, судя по тихому шелесту волн, до моря было рукой подать.
Каперанг пояснил:
— А это моя скромная обитель. Может, зайдем?
Марина так растерялась, что не сразу сообразила, что и ответить, а он расценил ее молчание вполне традиционно, то бишь в качестве согласия. В результате она и сообразить ничего не успела, как оказалась в коттедже. Каперанг щелкнул выключателем, Марина зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела очень симпатичную комнату, чем-то напоминавшую мансарду, которую ей предлагала сдать наследница платья Кристины, уже успевшая его продать.
— Что, нравится? — поинтересовался Герман. — Я здесь уже в третий раз отдыхаю и всегда в этом самом коттедже. Заранее созваниваюсь с директором базы отдыха, он всегда идет мне навстречу. Лучшее местечко на всем побережье, тихое, до моря три шага, так же, впрочем, как и до благ цивилизации. Хочешь — уединяешься, хочешь — по набережной гуляешь.
— Действительно неплохо, — обронила Марина только для того, чтобы не показаться невежливой. А сама тем временем думала, как бы ей поскорее отсюда унести ноги. Не то чтобы она боялась этого каперанга или не доверяла ему, но ситуация получалась какая-то двусмысленная, а двусмысленных ситуаций она всегда старалась избегать.
До сих пор, по крайней мере.
— Ага, вы думаете, как бы вам улизнуть, — догадался Герман, — через десять минут я вас сам провожу. Сделайте мне приятное на прощание.
Марина покорно села в плетеное кресло и стала ждать, что же будет дальше. Не то чтобы с ужасом, но с сильным волнением.
— Вот и отлично, — обрадовался каперанг и заметил:
— Как вы напряжены, боитесь, что ли? Ничего я вам не сделаю. Все, чего я хочу, — это чтобы вы вспоминали свою поездку к морю не только благодаря утопленнице и грабителю, но также и мне. Такой уж я нахал. Ну что, будете вспоминать?
— Буду, — потерянно призналась Марина. — А вы разве не будете?
— И « буду, — согласился каперанг, доставая из холодильника бутылку коньяка. — За это и выпьем…
— Нет-нет! — Марина сделала большие глаза: несмотря на свой стабильный социальный статус разведенки, в душе (ох, эти женские души!) она оставалась примерной шестиклассницей, переживающей, как бы о ней не подумали чего плохого.
Каперанг совершенно обезоруживающе улыбнулся:
— Это исключительно в профилактических целях. Средство от бессонницы. И потом вы что же, не хотите выпить за приятные воспоминания?
Марине стало неловко. Отказать ему решительно и твердо она не могла, все-таки он сделал для нее много хорошего, опять же денег одолжил… Она взяла протянутую рюмку, пригубила и осторожно поставила на стол. Пожалуй, теперь уже можно было сослаться на позднее время и вежливо откланяться.
— Ну что, уже пора? — угадал ее намерения Герман и снова положил руку на Маринино плечо. Ох, лучше бы он этого не делал!
— Пора, — чуть слышно прошептала Марина.
— Не смею задерживать, — сказал он и погасил свет.
Марина шагнула к двери, а угодила в его объятия. И вместо того, чтобы вырваться или, на худой конец, возмутиться, безропотно положила голову ему на плечо. Как это было на нее не похоже! Вот так стоять и обниматься, можно сказать, с практически незнакомым ей мужчиной! Действительно, что она о нем знала? Лишь то, что он каперанг, а это вроде бы почти то же самое, что и полковник. А он легко толкнул ее на кровать, именно легко и совсем не обидно, словно всего лишь придал нужное ускорение ее невесомому телу. Тем не менее в решающий момент в ней, хотя и с запозданием, сработала знаменитая система сдержек и противовесов. Она вспомнила, что женщина она серьезная и порядочная и с кем попало не спит, а он может подумать про нее черт знает что… Встретивший сопротивление каперанг не стал упорствовать и с тихим смешком откинулся на спину:
— Что, будем монетку бросать? Марина задумалась, еще неизвестно, что хуже: когда тебя в тридцать пять лет принимают за легкодоступную особу или в те же тридцать пять — за целинную старую деву? Вопрос оставался открытым, и вместо ответа она сама поцеловала каперанга. Вот до чего иногда доводит неопытных женщин чувство благодарности!
Утро наступило весьма некстати. Во всяком случае, Марина желала бы, чтобы оно не наступило никогда. Покосившись на спящего Германа, она тихонько выбралась из-под простыни, движимая отчаянным желанием незаметно улизнуть от неприятной перспективы услышать слова, которые можно истолковать и так, и иначе, в зависимости от того, что подскажет воображение, шокированное ее же, Марининой, безрассудностью. Таких пробуждений в ее допропорядочной жизни еще не случалось, но по художественной литературе она хорошо знала, что самое тяжелое в подобных ситуациях — объяснения. Ну что-то типа: «Ах, вот ты, оказывается, какой, а я тебе так верила!»