Keinen Gott
Oomph! "Menschsein"
Наверное, Локквуд все же испугался, что слухи о его развлечениях могут достигнуть ненужных ушей. Как бы то ни было, Райнхолда освободили от работы на целых трое суток. И даже еду приносили в камеру. Райнхолд валялся на своей койке и почти не открывал глаз – свет причинял боль, прокалывая сетчатку тысячью невидимых игл.
Есть не хотелось, но он все равно наслаждался часами отдыха, так неожиданно подаренного ему. Они дорого стоили, эти часы. В детстве, когда его бил отчим, одного дня иногда хватало, чтобы почти полностью прийти в себя и восстановить силы. А вместе с силами возвращался и звериный страх обещанной Рэдриком расправы. Нет ничего проще – подстеречь человека во время вечерней прогулки, утащить куда-нибудь за помещения мастерских.
Территория колледжа изобиловала подобными задворками, где так мало места для маневров, что охрана не сунет туда нос, даже если услышит крики. А она их не услышит, потому что не захочет слышать.
Три дня ощущение колючей неизбежности, от которого бросало в крупную дрожь и взмокали ладони, росло и занимало все больше места в мыслях Райнхолда, сжимая его словно какими-то пыточными клещами. Он с трепетом и ужасом ждал времени, когда ему придется снова выйти на работы.
А в субботу, десятого декабря все уже снова было как обычно: подъем, гулко захлопнувшиеся за спинами двери камер, построение вдоль осточертевшей желтой линии на бетонном полу. Завтрак, выход на работы, перекличка... И вот тут произошло то, чего никто не ожидал.
...Южный блок «А» имел свой отдельный выход в тюремный двор, где происходили переклички по утрам и вечерние прогулки с семи до восьми вечера. Райнхолду казалось, что облик этого двора впечатается в его память навечно, как, наверное, следы звериных когтей впечатываются в тело: южная стена с двумя дозорными вышками, где сидят отлично вооруженные охранники с биноклями, восточная стена – из серого камня, испещренного мелкими зарешеченными окнами. Двое вечно закрытых хозяйственных ворот на севере, и одни открытые, около которых постоянно сигналят машины, привозящие новый материал для работ и партиями принимающие отштампованные детали, чтобы развезти их по разным заводам штата. Иногда по знаку охранника грузовики, нуждающиеся в ремонте, медленно проползали через двор на территорию гаражей, где их обслуживали заключенные-механики – проползали, похожие на огромных неуклюжих динозавров из какого-то детского мультфильма, грязные, остро воняющие бензином, горячим металлом и городской пылью. Свободой.
Шеренга заключенных, одетых в одинаковые темно-синие телогрейки и серые шапки, как всегда, выстроилась около восточной стены. В этот раз Райнхолд стоял в самом ее конце. Люди топали ногами и потирали ладони, спасаясь от покалывающего кожу утреннего морозца. Месяц декабрь в этом году выдался совсем не по-нью-йоркски холодным. Сегодня уже с утра небо заволокло серыми тучами: еще чуть-чуть, и начнется метель. Природа словно отвернулась от забытого всеми богами места – казалось, вот-вот она сплюнет презрительно, запорошив неприглядные бетонные корпуса белым порошком влажного снега.
Некоторые еще тихо о чем-то переговаривались, вразнобой выкрикивались имена
– и тут из охранного помещения вышел Джеймс Локквуд. Он выглядел совсем как обычно, но люди один за другим замолкали – кто от неожиданности, кто из опаски. Впрочем, Райнхолд уже привык к тому, что появление начальника охраны неизменно сопровождается молчанием. Но сегодня он должен был появиться только к вечеру, и это знали все. Что произошло? Райнхолд замер, предчувствуя худшее.
Он не мог еще сказать точно, что это – худшее, но тяжелое ощущение давило на сердце, словно толща воды на большой глубине.
...там, в глубине, где водятся плотоядные твари...
Локквуд не спеша вышел вперед, к одетым в теплые форменные куртки охранникам, проводившим перекличку. Те, очевидно, были предупреждены о его появлении и согласно отступили назад. Тишина делалась все глубже, пока не стала настолько полной, что закололо в ушах.
А теперь... господа подонки послушают, что им скажет начальник охраны, – не спеша начал Локквуд, обводя шеренгу цепким спокойным взглядом. Некоторые опускали головы и старались спрятать глаза. – Итак, наше заведение всегда славилось отличной дисциплиной, соблюдением порядков и правил... – продолжал он, поигрывая дубинкой. Привычный слух уловил бы в его голосе иголочки издевки. Кому, как не ему, было знать, какие порядки здесь соблюдаются, а какие давно уже были забыты и изобретены заново. – Именно поэтому за восемь лет существования этой тюрьмы из нее не было совершено ни единого побега... Но, конечно, находились и такие поганые отморозки, которые пытались разрушить существующий порядок. И они всегда несли за это заслуженное наказание...
Слова замирали в воздухе кусочками янтарного льда. И чем дольше говорил Локквуд, тем яснее проступал на лицах стоящих страх, подцепляющий внутренности ледяными крючьями. Здесь не было таких, кто бы не знал, к чему ведут подобные прелюдии.
Несколько дней назад, в мое отсутствие, трое из вас, подонки, решили затеять в стенах этой тюрьмы мерзкую драку. Пусть эти твари выйдут сейчас, чтобы их все видели! Андерсон! Рассел! Джексон!
Райнхолду показалось, что кто-то не смог сдержать вздох облегчения, когда были произнесены фамилии. Потому что известно: когда все вокруг враги друг другу, виновным может оказаться каждый. Каждый и в чем угодно.
Стив, Мартин и Рэдрик поочередно сделали по два шага вперед. Они не могли обернуться, но Райнхолду казалось, что он кожей чувствует мысли гиен. Саму драку, вернее, зверское избиение, не видел никто. Значит, был тот, кто заметил следы. И этот некто отчего-то не спешил отправить Райнхолда в госпиталь, а...
Начальник охраны не спеша подошел к Рэдрику – и, неожиданно размахнувшись, с силой ударил его дубинкой по ребрам. Раз и еще один раз. Рэдрик сдавленно охнул, подаваясь назад.
На место, мразь! – прикрикнул Локквуд. – Верхнее снял, быстро! – он поддел концом дубинки край драной ватной телогрейки. «Неисправимый» начал судорожно стаскивать ее с себя, уронил на грязный утоптанный снег. – Теперь рубашку... живо, ну! – Конец дубинки с глухим звуком врезался Рэрику в живот, и тот хрипло взвыл, сгибаясь пополам. Он не издавал больше ни звука, лишь хватал ртом воздух, и в ту же секунду Локквуд нанес новый удар по спине:
Пошевеливайся, кому сказал!
Мужчина коротко вскрикнул и ничком повалился на землю. Обрывая пуговицы, он трясущимися руками стянул бледно-голубую рубашку, оставаясь раздетым по пояс. Темно-фиолетовый кровоподтек расплывался на вздымающихся ребрах поверх черной наколки в виде опущенного револьвера. Локквуд с усилием приподнял Рэдрика за волосы, нанося ногами частые и точные удары по почкам, в поддыхало, между ног. «Сэр, не-ет!! я... не...» – голос Рэдрика в очередной раз сорвался на резкий задыхающийся вопль, который раздался в гробовом молчании.
Охранники стояли в стороне и наблюдали за расправой, сложив руки на груди. Время от времени они вполголоса обменивались какими-то фразами. Видно было, что происходящее здесь – в порядке вещей.
Теперь... ты... будешь знать, что бывает... когда затеваешь драки... с другими заключенными... – каждая фраза Локквуда сопровождалась все новыми ударами. Он бил неторопливо и в то же время с силой, заметной даже со стороны. Словно загипнотизированный, Райнхолд был не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Каждый вскрик «неисправимого» заставлял что-то внутри почти болезненно сжиматься, словно от погружения в ледяную воду.
Сэр, пожалу... а-а! – Рэдрик уже стоял перед начальником охраны на четвереньках, закрывая руками голову. С разбитой губы капала кровь, но он не решался ее утереть. – Сэ-эр... не надо... – прохрипел он, задыхаясь.
Могу ли я быть уверен, что ты меня понял? – с церемонной издевкой спросил Локквуд, остановившись на несколько секунд.