Я присел за стол в ожидании. Хозяйка в это время выставляла на стол угощения: чашечку с малиновым вареньем, блюдце со сметаной и баночкой мёда.
— Сейчас подам блины, — дружелюбно заявила женщина, а я засмущался, не ожидая такого радушного приёма.
— Да не нужно, что вы? Я буквально на пару минут.
— Знаете, ко мне гости не часто заходят. Я очень Вам рада!
Хозяйка покинула комнату, а я оставался сидеть в недоумении и размышлять. Она, понятно, пенсионерка. При чем одинокая. Как минимум, я не наблюдал признаков того, что здесь проживает еще кто-то, кроме неё. Однако в стеклянном серванте я увидел единственный снимок, на котором был изображён молодой парень в военной форме, с автоматом в руках, дерзко держащий сигарету в зубах. Фотография была пленочная, таких сейчас не делают. Меня это смутило, но я не заострил на этом внимания. Скорее всего, это её сын, который сейчас служит в армии.
Пока я рассматривал фотографии, хозяйка зашла в гостиную и снова с подносом, на котором стояла большая тарелка с блинами и две кружки с чаем. Я ещё больше засмущался. Она это заметила.
— Ради Бога, не стесняйтесь. Я так рада, что вы зашли!
Она смотрела на меня трепетно. Возможно, я чем-то напомнил ей сына, по которому она очень сильно скучала.
Мы сели пить чай.
— Спасибо вам за угощения!
Я ел с большим удовольствием. Она лишь отпивала из кружки, продолжая с улыбкой разглядывать меня.
— Так чем же вас так заинтересовала моя квартира? — вдруг спросила она.
Я отставил чай.
— Вы уж простите меня. Глупо как-то всё вышло… Просто у вас в квартире всё время свет горит, я уж волноваться начал — думал, не случилось ли чего.
Женщина, грустно улыбнувшись, опустила голову. Я чувствовал себя полным дураком! Немного помолчав, она заговорила.
— Понимаете, мой сын на войне.
Я вздрогнул. Перебивать её не хотел, да и что сказать в такой ситуации, не знал. Но она продолжала.
— Его призвали сразу же после срочной службы. Я протестовала, писала письма, ездила в военное министерство — всё без толку. Повестку вручили и всё, никуда не деться. Дезертирство для него — позор.
Женщина поднялась из-за стола и направилась к серванту. Она осторожно достала фотокарточку, которую я заприметил ранее, рукой будто стёрла с неё пыль, пристально посмотрела на портрет, потом протянула мне. Я рассмотрел его поближе. Хороший парень, совсем еще молодой.
— Я одна за него боролась. Отца у него нет. — заговорила она. — Я думала не переживу этого, но как видите до сих пор жива… Зачем-то….
Её глаза наполнились слезами, но она продолжала говорить.
— Знаете, а ведь я всё ещё жду сына, до сих пор. Верю, что он вернётся. Потому и свет не гашу. Вдруг он ночью придёт, не увидит света, а так горит и я спокойна.
Она как-то по-детски сложила ладони под подбородком и теперь смотрела уже не на меня, не на фотографию, а куда-то сквозь стену.
— Я так хочу, чтобы он вернулся. Неважно, днём или ночью. И пусть этот свет станет для него маяком.
По моей спине побежали мурашки. «Какая война?» — напряжённо думал я, ломая голову, но молчал. Непроизвольно я взял фотографию со стола. Перевернул. На обороте неаккуратным почерком было выведено:
«От родного сына любимой маме на память!
г. Шали. Чеченская Республика. 1999 год.»