— Твоя я раба до гроба, Сцинка. Такая моя плата! — Лавинья на коленях подползла к ней, схватила за ногу, ткнулась лбом в окровавленную штанину.
— Да отцепись ты, шлюха, — Сцинка её отпихнула.
— Что же, деньги ты от меня взяла, а мою вечную преданность не принимаешь? — Лавинья, всё ещё стоя на коленях, опять начала огрызаться. — Хочешь или нет, а за жизнь сына я тебе должна. Век буду служить, за то что сына моего спасла и убила Прискуса.
Вот и имя нашлось. Значит, Патрик и Прискус. Ещё в коридоре двое, менее трусливые, чем братья. Но за них с неё не спросят. Алиша почувствовала лазейку.
— Считай, что я передумала, и в качестве платы за второго решила принять от тебя чистый угол и тёплый ужин. Сдержи обещание. Угол мне понадобится, когда вернусь, — и Сцинка ушла. В спину ей ещё долго летели какие-то вопли благодарности и клятвы. Лавинья сдержала слово. Чуть ли не ждала Сцинку у городской стены. А когда не дождалась — разузнала, где она, переманила к себе. От городских властей хитрая шлюха откупилась. Как и чем? Сцинку не волновало. Ужин у шлюхи был скудным, хоть та и обещала греть еду чуть ли не своим телом, чтобы сдержать обещание, комната — грязной. Мыться в шлюшачьем гадюшнике Сцинка тогда побрезговала, хотя и когда Лавинья обосновалась в более приличном доме, Сцинка не рада была, что на тот раз согласилась.
Так они познакомились, а подругами стали много позже.
2.4 одолжение
— Ты что, спишь, подруга?
Сцинка открыла глаза. Лавинья нависла над ней, рассматривая.
— А это что у тебя? Поцарапал кто?
— Отстань, — Сцинка оттолкнула Мадам, но сама не двинулась с места. Принесли ужин.
— Ты для убийцы как-то слишком беззаботно спишь, — Лавиния схватила с её тарелки кусок курицы и кинула в рот.
— Если бы меня пришли убивать, я бы поняла. А топот твоих девок я и через сон хорошо различаю, — Алиша пододвинула тарелку поближе к себе и принялась есть, ударив по руке Лавинью, потянувшуюся ещё за одним куском.
— Ты, Алиша, совсем как животное. Вилка же есть, — проконючила Лавинья, делая вид, что обижается.
— А сама? — Алиша отправила в рот очередной кусок мяса.
— Так откуда царапины? Неужто тебя какая женщина так исполосовала?
— Какая ещё женщина? Это тебе надо бояться, что обиженные жены придут твои лохмы выдирать.
— Я, может, и грешу с их муженьками (а правильнее — они со мной) но на тот свет их не отправляю.
— Ну… — Алиша поковыряла в зубах, — кого-то я делаю вполне состоятельными вдовами. Удивлена, что не приходят ко мне с благодарностями.
— Так ты сама себя? — предположила Лавиния, устав от пикировки. — Или это какая-то хворь пустынная?
— Про Смотрителя лучше расскажи, — в свою очередь переменила тему Алиша. — С чего это ты в особняк перебралась.
— Приглянулась, — подбоченилась подруга.
— Со всем своим шлюшачьим выводком?
— Ты, Алиша, злая. Поэтому у тебя мужчины нет.
— У тебя есть?
— Может, и есть, — Лавиния довольно ухмыльнулась. Наверняка не про Смотрителя подумала.
— Твоё дело, значит, городовому нашему приглянулось?
— Может, дело, может, тело… — Лавиния уселась во второе кресло, придвинула столик, устроила на нем ноги. — И мне спокойнее, и защита, и в деньгах не потеряла.
— Место поприличнее. Джентльмены косяками пошли?
— Какое косяками? Поменьше, чем раньше было. Ты, что ли, всех мужчин перебила?
Алиша промолчала. Лавиния продолжила.
— Лучше бы на их жён переключилась. Тогда б, может, клиент побойчее пошёл.
— Жён никто не заказывает. Не мешают они никому, — Алиша посмотрела на подругу. — Да кому я объясняю.
— Мне объяснять не надо, у Смотрителя тоже жена есть, — Лавиния уперлась бархатным затертым башмаком в столик. — И знаешь, Алиша, он меня в такие места берёт, в которые с жёнами не ходят. — Она посмотрела на часы. — Только вот плохо, опять придётся в потолок смотреть и визжать как свинья.
— Зачем? — не поняла Алиша.
— Так он глуховат. Ни черта не слышит, — Лавиния поправила пышные юбки.
— Так а визжать для чего?
— Ну как это для чего? Чем громче визжишь и вздыхаешь, тем лучше, — и Лавиния завизжала, раскачивая каблуком башмака столик. Визг перемежался вздохами, всхлипами, стонами и внезапными похвалами, обращёнными, за неимением мужчины сверху, в тот же потолок. — Иной раз так расстараешься, что и сама поверишь, — Лавиния повернулась. — Алиша! Вид у тебя такой, как будто ты меня сейчас зарежешь.