РИМСКИЙ ПУРИТАНИН
Сильно ошибется, однако, тот, кто, прочтя об этом мрачном фанатике, который даже чтение греческих стихов и ношение яркого платья считал грехом, вообразит себе Катона каким-нибудь истощенным аскетом, вроде святого Антония, и решит, что Порций питался акридами, спал на голых досках, убегал от женщин и не притрагивался к золоту. Ничего подобного! То был рачительный хозяин, язвительный и колкий собеседник, с искорками веселого юмора и насмешки. И вовсе он не убегал от света, напротив. Он, который целовал жену только во время грозы, не избегал, кажется, самых грязных притонов. Передают следующий рассказ: «Когда какой-то известный человек выходил из притона, Катон высказал божественную по мудрости мысль:
— Хвалю тебя за твою доблесть, — сказал он, — ведь когда низменная похоть раздувает жилы, юношам надлежит спускаться сюда, а не бесчестить чужих жен» (Hor. Serm., I, 2, 31–34).
Совет несколько рискованный для строгого блюстителя нравов. А вот что пишет он о семейной верности: «Если ты узнаешь о прелюбодеянии своей жены, ты можешь без суда безнаказанно убить ее. Она же не смеет и пальцем тебя тронуть, если прелюбодействуешь ты: нет такого закона» (Cato Orat., fr. 222).
Но поразительнее всего история его второй женитьбы. Овдовев, Катон жил вместе со взрослым сыном и его семьей. Ему было уже за восемьдесят лет, но он сохранил железное здоровье и, очевидно, не желая бесчестить чужих жен, а с другой стороны, считая, что ему не по возрасту самому ходить по притонам, приглашал к себе на дом какую-то девицу. Между тем невестка жила тут же, подрастали дети, и такое слишком игривое поведение деда смущало и шокировало всю семью. Но воспитанный в безусловной покорности и почтении к отцу юный Марк не решался прямо заговорить со стариком. «Но однажды, когда эта бабенка прошла мимо спальни, держась, по-видимому, слишком развязно, старик заметил, что сын, не сказав, правда, ни слова, посмотрел на нее с резкой неприязнью и отвернулся… Никого не упрекая и не порицая, Катон (после этого. — Т. Б.), как обычно, отправился на Форум и по пути, обратясь к некоему Салонию, который прежде служил у него младшим писцом, громко спросил, просватал ли тот уже свою дочь. Салоний сказал, что никогда не решился бы этого сделать, не спросивши сначала его совета.
— Что же, — заметил Катон, — я нашел тебе подходящего зятя… Вообще-то жених хоть куда, но староват.
В ответ Салоний просил его принять на себя эту заботу и отдать дочь тому, кого он сам выберет: ведь она его клиентка и нуждается в его покровительстве. Тогда Катон, не откладывая, объявил, что просит девушку за себя» (Plut. Cat. mai., 24).
Салоний сперва ушам не поверил и решил, что это одна из обычных катоновских шуток. Осознав, наконец, правду, он был счастлив, что пристроит дочь-бесприданницу за богатого старика. Намерение Катона стало тотчас же известно всему Риму и, конечно, наделало шуму: Порций, которому уже девятый десяток, женится на пятнадцатилетней девочке![159] На родственном совете решено было остановить старика и замять соблазнительный скандал.
«Сын вместе с родственниками явился к Катону и спросил, не потому ли появляется в семье мачеха, что он как-нибудь упрекнул или огорчил отца.
— Да что ты, сын мой! — вскричал Катон. — Все в тебе совершенно… Просто я бы хотел оставить после себя еще сыновей, чтобы у государства было побольше таких граждан, как ты» (Plut., ibid.).
Точно так же трудно представить Порция истощенным аскетом. Он светился здоровьем, любил есть по-деревенски — просто и вкусно, оставил нам много рецептов домашних пирогов и, если рабы готовили плохо, сразу после трапезы порол их ремнем (ibid., 21).
И уж вовсе нелепость думать, будто Катон презирал деньги. «Усердно хлопоча о приумножении своего имущества, он пришел к мысли, что земледелие — скорее приятное времяпрепровождение, нежели источник дохода, и потому стал помещать деньги надежно и основательно; он приобретал водоемы, горячие источники, участки, пригодные для устройства валяльных мастерских, плодородные земли с пастбищами и лесами (ни те ни другие не требуют забот), и все это приносило ему много денег, так что, по словам самого Катона, даже Юпитер был не в силах причинить ущерб его собственности. Занимался он и ростовщичеством, и вдобавок самым гнусным его видом… Он ссужал в долг и собственным рабам. Те покупали мальчиков, а потом через год, как следует их выучив и вымуштровав на средства Катона, продавали… Стараясь и сыну внушить интерес к подобным занятиям, он говорил, что не мужчине, а слабой вдове приличествует уменьшать свое состояние. Еще резче высказался он, не поколебавшись назвать божественным и достойным восхищения мужем всякого, чьи счета после смерти покажут, что за свою жизнь он приобрел больше, чем получил в наследство» (Plut. Cat. mai., 21). Катон не упускал ни малейшей возможности нажиться. Он даже разрешал своим рабам и рабыням сходиться друг с другом за определенную плату (ibid.).