Такое же глухое, скрытое недоброжелательство окружало и молодого Публия Сципиона. Быть может, вначале люди благоразумные и пытались его образумить. Но вскоре они поняли всю тщету своих речей. Не то чтобы Публий был юношей дерзким и грубым, напротив, он был мягок и ласков в обращении, и не было в Риме человека более светского и любезного, чем он. Но нотации ему было читать совершенно бесполезно. Он не только не слушал советов, но даже не удостаивал говорившего ответом. Он считал ниже своего достоинства давать хоть какие-нибудь объяснения. «Я не обязан ни перед кем отчетом», — сказал он впоследствии. К своим врагам и хулителям он относился всегда со снисходительным презрением, не удостаивая их открытой вражды. Это еще усиливало их негодование. Гордость Публия Сципиона стала прямо-таки притчей во языцех.
Но очень ошибется тот, кто подумает, что Сципиона окружала с юности одна только ненависть. Напротив, не было другого такого человека в Риме, которого сопровождала бы такая восторженная любовь, поклонение, доходившее прямо-таки до обожания. Приветливость, щедрость и ласковость вскоре сделали его кумиром простонародья (Polyb., X, 5, 6). Необыкновенный такт, обаяние, гордое изящество манер покоряло всех (Polyb., XI, 24а, 4; Liv., XXVIII, 17, etc.). Все говорят о какой-то неотразимой привлекательности, свойственной этому человеку. Не было никого из римлян или иноземцев, кого Публий Сципион не мог очаровать при желании. Дикие иберы и нумидийцы, цивилизованные греки и эллинистические монархи, даже сам страшный Ганнибал, даже его враги в сенате не могли устоять против его волшебных чар. Где бы он ни появлялся, народ встречал его бурей радости (Polyb., X, 5, 3). Плебеи рады были исполнить малейшее его желание. И вообще «восторги толпы окружали этого гражданина» (Polyb., XVI, 23, 3).
Итак, молва часто говорила о беспечном легкомыслии и удивительной щедрости юного Публия. Но вскоре о нем пошли слухи совсем другого рода. Это были очень, очень странные слухи.[33] Рассказывали, что с шестнадцати лет Публий жил не только среди людей, но и в ином, чудесном и прекрасном мире. Во сне и наяву он беседовал с богами, во сне они являлись ему во всем блеске, наяву же он слышал их вещие голоса. Иногда он пытался хотя бы намекнуть о виденном и слышанном друзьям, и тогда им казалось, что они слышат волшебные сказки. Чтобы беседовать с дружественными духами, Сципион всегда уходил куда-нибудь далеко. Часто глухой ночью он шел на Капитолий, входил в храм Юпитера Всеблагого и Величайшего и запирался там, в святая святых, совершенно один. Служители храма шепотом с суеверным ужасом передавали, что дикие собаки, которых ночью спускают на Капитолий, на него одного никогда не лают. Никто не знал, что делает в храме Публий, но народ был убежден, что он беседует с самим Юпитером, владыкой небесным. Ходила даже молва, что именно этот великий бог и есть отец Сципиона. В нем течет кровь бессмертных богов, говорили люди. В нем и правда было что-то неземное, светлое и легкое; и среди непроглядной тьмы, в которую погружена была его родина, среди всего этого моря бед он один исполнен был самых ярких надежд, самой непоколебимой уверенности в победе. Видимо, именно его разумел Варрон, когда писал: «Полезно для государства, если храбрые мужи верят — пусть даже на самом деле это и ложь, — что они произошли от богов, так как таким путем дух человеческий, получив уверенность в себе как бы от божественного древа, совершает подвиги дерзновеннее, действует пламеннее, а потому он счастлив и беззаботен» (Aug. C.D., III, 4). Уверенность Сципиона, что он рожден на счастье Риму, захватывала всех.
Это причудливое сочетание легкомысленного повесы, погруженного в свои видения поэта, страстно любящего свою родину воина, блестящего и щедрого гражданина, гордого патриция, твердо верившего в свое божественное предназначение и счастье, — все это делало его образ настолько загадочным и привлекательным, что неудивительно, что толпа его боготворила, что его окружал ослепительный ореол легенд.
ЭДИЛИТЕТ
Публию не было еще двадцати трех лет, когда он задумал стать эдилом. Что заставило его так рано домогаться высших магистратур? Отцы усматривали в этом непомерное, ни с чем не сообразное честолюбие, безумную жажду почестей. Однако вся дальнейшая жизнь Сципиона показала, что они очень ошибались: не нуждался он никогда ни в каких магистратурах, был равнодушен к блеску власти, легко уступал другим самые великолепные свои триумфы, словом, не был мелочно честолюбив. Значит, были какие-то особые обстоятельства, заставившие Публия искать эдилитета. Но какие? Тут нам на помощь приходит Полибий. Вот что он пишет. Старший брат Публия[34] домогался должности эдила. Соискателей было много, и вскоре Публию стало ясно, что брату не достичь желаемого. Зато самого его народ любил. Между тем мать их находилась в сильнейшей тревоге, переходила из храма в храм, горячо молясь за успех сына. И тут Публий дважды увидел один и тот же сон: будто он выбран в эдилы вместе с братом и оба они, счастливые, возвращаются с Форума домой. У дверей стоит мать, она обнимает и нежно целует обоих. Он никому ничего не сказал. Только накануне выборов поведал матери свой сон. Ее это очень взволновало и она воскликнула: