Очень странные утверждения. Как это Полибий не мог понять Лелия, когда на его рассказах он строит свое повествование? И оно ни у кого не вызывает сомнений. Все точно и достоверно, все ясно, кроме событий у Нового Карфагена. Видимо, Полибий перестал понимать Лелия только в этом одном месте. Тут вдруг сказалась разница в возрасте и национальности! А между тем Полибий в своих странствиях беседовал с такими разными людьми и всех отлично понимал. Не только с Лелием, он был знаком даже с Масиниссой и записывал его рассказы, хотя и был молодым греком, а тот — старым нумидийцем. Столь же маловероятно соображение о письме Публия. Нельзя же, в самом деле, объявлять злостными выдумками все, что есть в мире непонятного. Но предположим Хейвуд прав, и Сципион действительно готов был лгать как угодно, лишь бы расположить к себе македонца. Как бы он поступил в таком случае? Уж, верно, постарался понять характер своего собеседника и корреспондента, а они, надо сказать, были знакомы и даже понравились друг другу. Так вот, Филипп был не меньшим скептиком, чем сам Полибий. Публий не был бы тем тонким и умным собеседником, умевшим покорить любое сердце, если бы не понимал, с кем имеет дело. И неужели же он, чтобы поднять себя в глазах Филиппа, стал бы ему рассказывать сказки о своих предчувствиях, снах, Нептуне? А как иначе мог он объяснить, что знал заранее об отливе? Ведь если бы он, как Полибий, превратил отход воды в явление регулярное, уж, конечно, историк с торжеством сообщил бы нам об этом. Мне кажется, если бы уж Публий начал лгать, он скорее ослепил бы Филиппа рассказами о каких-нибудь блестящих операциях, военных хитростях, покоривших ему город и без отлива.
Скаллард предлагает другую гипотезу.[50] Отход воды был явлением нерегулярным, но Сципион знал, что иногда такое бывает, и мог надеяться, что это случится и на сей раз, хотя расчеты свои строил не только на отливе. У нас нет никаких оснований отрицать, что он видел во сне Нептуна, так как и он, и Лелий были воспитаны в духе глубокой религиозности и такими чувствами не играли. По-видимому, этот сон выражал его глубокое предчувствие, что море и особенно лагуна сыграют решающую роль во всей операции. Во время осады вода в озере действительно отошла. «Отход воды у Нового Карфагена можно считать чудом, счастливой случайностью, примером помощи Тюхе или божественного Промысла в зависимости от личных взглядов каждого на смысл истории».
Таково, по-видимому, последнее слово современной науки.
Разочаровавшись в объяснениях Полибия, мы, естественно, должны обратиться к тем версиям, которые существовали до него. Нам говорят, что Публия посещали видения. Что об этом известно? Если внимательно прислушаться ко всем этим рассказам, то можно заметить, что и Сципион, и все окружающие приписывали богам сам момент озарения. Весь план взятия Нового Карфагена был внушен ему явившимся во сне Нептуном (Polyb., X, 11, 7). Люди верили, говорит Полибий, что «все его планы складывались при участии божественного вдохновения» (ibid., X, 2, 12). «Все думали, что он все делал по внушению бога», — говорит Аппиан (Арр. Hiber., 88). Он не предпринимал, по словам Ливия, ни одного сколько-нибудь важного дела, не испросив совета у бога. Для этого-то он один и запирался ночью в храме Юпитера (Liv., XXVI, 19).
Как бог являлся Сципиону? Это можно видеть из слов Полибия. Он пишет, что все считают, будто Публий поднял родное государство на такую высоту силой сновидений и вещих голосов (Polyb., X, 2, 9). И в другом месте: «Все воображали, что Публий беседует с богами не только во сне, но и наяву, днем» (ibid., X, 5, 5). И Ливий говорит о ночных видениях Сципиона (Liv., XXVI, 41, 18). По-видимому, Публий видел богов только во сне, а слышал наяву. Отсюда «вещие голоса». Из всех его снов мы знаем только один[51] — явление Нептуна. Что касается голосов, то некоторые сведения сообщает Аппиан.
Он рассказывает, что однажды в Иберии римляне попали в очень трудное положение. Нужно было дать битву, но неприятель настолько превосходил их числом, что полководец не мог на это решиться. В таких мучительных сомнениях прошло у них несколько дней. Вдруг Сципион явился к войску «с таким взглядом и осанкой, словно он снова был охвачен божественным вдохновением. Он сказал, что явился его даймон и позвал его на врагов» (Арр. Hiber., 101–102). Об этом же даймоне мы читаем в другом месте: «Сципион внушил всем мнение, что прибыл по воле бога и обо всем получает советы от даймона» (Арр. Lyb., 25). Когда же в 149 году до н. э., четверть века спустя после смерти Публия, его приемный внук Эмилиан начал совершать в Африке блистательные подвиги, старые воины стали поговаривать, «что ему помогает тот же даймон, который, как считали, предвещал его деду Сципиону, что должно случиться» (ibid., 491).
51
Если не считать эпизода с эдилитетом. Между тем «сны Сципиона» были знамениты среди римлян. Стаций, автор I века н. э., пишет: «Так Сципионовым снам, что латинский навеял Юпитер, вера в народе была» (