Ловкий и неуловимый Масинисса должен был со своим отрядом блуждать по союзной римлянам Испании, внезапно нападая на друзей римлян, разоряя их города, но от встречи с ними самими уклоняться (Liv., XXVII, 20). На этом они расстались и разошлись в разные стороны. Газдрубал Баркид двинулся к Альпам. А ведь он несколько лет назад ответил решительным отказом на требование карфагенского правительства идти на помощь Ганнибалу. Он отвечал, что это означало бы уступить Иберию римлянам. Теперь же он добровольно покидал страну, где вырос, где провел всю жизнь, где одержал столько блестящих побед. Он поступал так потому, что не сомневался, что война в Испании проиграна, и спешил удержать хотя бы Италию. Но рок сулил ему иное. Не прошло и года, как он погиб в Италии со всем своим войском, так и не сумев соединиться с братом.
Велика была слава Публия Сципиона. Это имя повторяли с восторгом и ужасом по всей Испании. Слух о нем докатился до самой Африки. Его подвиги вселили неслыханные надежды на успех в сердца его соотечественников. Но помощи от них по-прежнему не было. Более того, из Рима пришел приказ из имевшихся у него восьмидесяти судов отослать на родину пятьдесят (Liv., XXVII, 22; 50).
Весной, как обычно, Публий вышел из Тарракона.
ПУБЛИЙ СЦИПИОН ПРОТИВ ГАЗДРУБАЛА, СЫНА ГЕСКОНА, МАГОНА И МАСИНИССЫ. ВЕЛИКАЯ БИТВА ПРИ ИЛИПЕ (207–206 гг. до н. э.)
Положение дел было таково. Газдрубал, сын Гескона, согласно своему первоначальному плану ушел в Гадитанскую область. Почти вся Тарраконская Испания и Бетика были теперь в руках Публия. О Масиниссе в этот период ничего не слышно. Видимо, его партизанские набеги не имели успеха. Вместо Газдрубала Баркида карфагенское правительство прислало нового военачальника Ганнона с войском. Магон, вернувшийся с Балеарских островов, соединился с ним.
Публий считал врага не столь значительным, а своих офицеров уже достаточно опытными, поэтому не только сам не пошел против Ганнона, но даже не послал Лелия, а доверил все дело Силану, дав ему небольшой отряд (тысячу пехотинцев и пятьсот всадников). Силан сразу показал себя достойным учеником Публия: хотя идти приходилось через ущелья и теснины, он, по выражению Ливия, «опередил не только вестников, но даже самый слух о своем приходе» (Liv., XXVIII, 1). Он сразу же разбил соединенные силы пунийских полководцев; сам Ганнон был захвачен в плен, Магон Баркид бежал в Гадес к Газдрубалу (Liv., XXVIII, 1–2). Газдрубал двинулся было на помощь к своим, но тут против него выступил сам Сципион. Узнав об этом, Газдрубал не стал его ждать и бросился бежать назад к Гадесу. Он боялся открытого сражения и придумал следующую хитрость: он разделил свое войско на небольшие отряды и разместил их во всех близлежащих городках, сам же переправился на остров. Публию предстояло растрачивать силы на осаду мелких крепостей, как в свое время Ганнибалу в Италии. Но он не собирался этого делать. Заметив, что выдумка Газдрубала превосходна, он ушел, оставив брата Люция, которому поручил взять главный город Оронтис. Люций без труда выполнил эту задачу. Так кончилась кампания этого года (Liv., XXVIII, 2–3).
Страшные удары, нанесенные римлянами в Иберии, поразили карфагенское правительство. Ганнибал, запертый на крайнем юге Италии, тщетно требовал помощи с родины: «из Карфагена не было никакой помощи, там заботились только о средствах удержать Испанию» (Liv., XXVIII, 12). Поэтому карфагенский Совет, видимо, потребовал решительных действий от своих военачальников, которые «прятались у Гадеса от Сципиона» (ibid.). Ждать и правда было нечего: положение пунийцев с каждым днем становилось все хуже, а римлян все лучше. И вот весной 206 года до н. э. Газдрубал собрал все свои силы, соединился с Магоном и Масиниссой и двинулся к Илипе. Здесь он разбил лагерь у подошвы горы. Пехоты у него было около семидесяти тысяч, конницы около четырех тысяч и тридцать два слона.{27}
Наконец случилось то, чего когда-то так опасался римский военачальник: все пунийские вожди соединились и двинулись против него. Казалось, ему грозила судьба отца и дяди. «Дело в том, что одних римских войск без союзнических было недостаточно для того, чтобы отважиться на решительную битву; между тем полагаться на союзников в решительной битве казалось небезопасным и чересчур смелым» (Polyb., XI, 20, 1–6). Но даже и с иберами войска у Сципиона было много меньше, чем у карфагенян: у него было всего около сорока пяти тысяч пехоты и трех тысяч конницы (Polyb., XI, 20, 8). Говорят, Публий долго колебался, начинать ли битву, а потом явился перед войском со взором светлым, охваченный божеством. «Он сказал, что явился его даймон и позвал его на врагов. Надо полагаться, сказал он, больше на бога, а не на количество войска. Ведь и в прежних битвах победу принес им бог, а не множество войска». Его радостная уверенность мгновенно передалась воинам. «Они были захвачены его видениями и возбуждены, как будто уже победили» (Арр. Hiber., 100–103).