В конце концов приняли следующее решение. В Локры посылается комиссия, которая должна расследовать преступления Племиния, возместить гражданам все причиненные им убытки, самого же преступника немедленно арестовать и в оковах отправить в Рим. Им надлежало выяснить, сколь велика ответственность главнокомандующего. Сенат не знал, где находится сейчас вездесущий Сципион — в Сицилии, Италии или Африке. Но послам велено было найти его, где бы он ни был, и, если он виновен, плыть за ним хотя бы в самую Африку и вернуть его в Рим немедленно. Замечательно, что с послами отправили и трибунов, так как отцы боялись, что этот гордый и своевольный человек не пожелает им повиноваться. А уж авторитет трибунов обязан признать даже сам Публий Сципион.
Публия Корнелия часто сравнивали с Алкивиадом, столь же красивым и обаятельным героем, задумавшим столь же фантастическую экспедицию. Сейчас ему и впрямь грозила опасность подвергнуться участи Алкивиада. Этот блестящий полководец, как известно, с огромным трудом убедил сограждан предпринять грандиозную Сицилийскую экспедицию, но, когда флот был уже у берегов Сицилии, появился афинский корабль и потребовал, чтобы Алкивиад сложил с себя полномочия и явился перед судом. Это безумное решение привело афинян к ужасающей катастрофе. Теперь сенат готовил такую же судьбу Сципиону.
С чисто римской четкостью, быстротой и умелостью послы разобрали дело и возместили убытки локрийцам. Они составили точный список всех отнятых у них вещей, и все до последней драхмы было возвращено. При этом послы, разумеется, убедились, что награбленным Племиний с консулом не делился. Тем не менее, закончив все свои дела в Локрах, они спросили граждан, есть ли у них претензии к Сципиону. Если они считают его виновным, он будет немедленно лишен командования. Греки горячо поблагодарили римлян. Они решительно заявили, что им доподлинно известно, что злодеяния свои Племиний совершил без ведома консула. Они не желают быть врагами этого великого человека. Они думают, что Сципион принадлежит к людям, которые, будучи сами безупречны, не могут в то же время карать чужие грехи (Liv., XXIX, 21).
Не довольствуясь этим, послы спросили сицилийцев, нет ли у них жалоб на Сципиона. Но тут вместо жалоб на них полился поток восторженных похвал. Итак, с этим было покончено, и теперь члены комиссии отправились в Сиракузы к Сципиону, чтобы лично проверить слухи о «внешности и бездеятельности императора и распущенности военной дисциплины» (Liv., XXIX, 21).
Сципион не мог не знать о деятельности послов. Они приехали его судить. Но, по словам одного автора, у него был слишком высокий дух и слишком гордый характер, а потому он не умел быть обвиняемым и не мог унизиться до оправданий (Liv., XXXVIII, 52). Он всегда считал, что не обязан отчитываться в своих поступках ни перед кем (Polyb., XXIII, 14, 8). И он принял следующее решение. Когда прибыли послы, он принял их с той особой светской любезностью и изысканной учтивостью, которыми не устают восхищаться современники. Он так повернул дело, будто они гости из Рима, и они так и не сумели объяснить цели своего визита. Словно выполняя долг гостеприимства, он показал им свое войско и флот. Говорят, они замерли от восхищения. Они поздравляли Публия, уже уверенные, что он с триумфом вернется из Африки (Liv., XXIX, 22).
Это было последнее приключение Публия в Сицилии. Настал наконец день отъезда. Много дней до того прошло в хлопотах и сборах. Публий за всем следил лично.
Много огромных кораблей отплывало из сиракузской гавани за последние полстолетия, но никогда не видели сицилийцы такого блистательного зрелища (Ливий). Хотя армия Сципиона была ничтожна по сравнению с прежними, грандиозность его замысла и совершенно особенное, ему одному свойственное счастье привлекали все взоры. Поэтому с утра в гавани толпилось несметное множество народа. Сошлись все жители окрестных мест, пришли посольства от всех греческих городов пожелать удачи этому необыкновенному человеку. Пришли и многочисленные римские солдаты, когда-то сражавшиеся под его началом. Вся эта разношерстная толпа, озаренная ярким солнцем, представляла столь живописное зрелище, что «не только смотревшие с суши любовались флотом, но и отплывавшие любовались землей, которая вся кругом была усыпана народом».