— Потому, — сказал Сципион, — что, если мы станем возводить валы и воздвигать десятиэтажные башни, нам придется сражаться не с осажденными, а уже с регулярными войсками. Дорого время, через десять дней сюда может подоспеть Газдрубал.
— Не знаю, что ты задумал, Корнелий, но войско сейчас не готово штурмовать такую твердыню, — выразил свои сомнения Марций.
— Зато я готов.
— В таком случае дай мне солдат, и я войду в город прежде Семпрония, — после некоторого замешательства сказал Марций.
— Ты непоследователен, Луций. То ты считаешь, что надо смирно сидеть, прячась от солнца в тени вражеских стен, то вдруг хочешь возглавить штурм.
— Я опасался за дело, когда его повел Семпроний Тудитан, — с хитрой усмешкой сказал Марций, — но если впереди войска буду идти я, а позади на возвышении полководца останешься ты, то никакие стены пунийцев не спасут.
— Да, Луций, так скоро и будет. Ты первый войдешь в город. А сейчас пока выбери триста принципов и двести триариев из второго легиона и отдыхай до полудня.
— Ну уж нет, бездельничать я теперь не могу. Смотри, Публий, африканцы открыли ворота и бросились навстречу Тудитану!
Никто из карфагенян не предполагал такой дерзости у противника, никто не думал, что в ближайшее время Новому Карфагену будут грозить римляне, потому гарнизон был невелик и едва превышал тысячу человек. Пунийский префект вооружил еще несколько тысяч горожан и с этими силами теперь совершил вылазку.
Римляне с воодушевлением встретили нападение осажденных, но Семпроний вдруг дал команду постепенно отступать к лагерю. Пунийцы увлеклись преследованием и оказались далеко за городскими стенами. Тогда римляне ввели в дело свежие силы и яростно ударили на врага. Карфагеняне были быстро сломлены и беспорядочно побежали к городу. Однако Семпроний со своими людьми уже захватил горловину перешейка. Тут только всем стало ясно, что традиционный передний вал лагеря отсутствовал не случайно, так как он сейчас затруднял бы римлянам маневр. Основной массе пунийцев все же удалось добраться до ворот, но вместе с собою они внесли в город панику. Многим казалось, что одновременно с защитниками ворвался и враг. Некоторые посты на стенах были брошены. Используя благоприятный момент, римляне, взяв длинные лестницы, пошли на штурм. Сципион в окружении ликторов и нескольких офицеров приблизился к самой стене и подбадривал солдат. Ликторы прикрывали его щитами от стрел, дротиков и камней, летящих с вражеских укреплений. На виду у полководца солдаты особенно стремились проявить себя и решительно карабкались по бесконечным лестницам. Однако наверху у многих кружилась голова, и они падали в ров, других сбивали баграми или стрелами. Видя, что стены в значительной степени сами себя защищают своей высотой, карфагеняне воспряли духом и уже согласованно отражали натиск.
Одновременно римляне атаковали и с моря. Флот с установленных на судах метательных машин обстреливал стены и башни, а под прикрытием шквала метательных снарядов высадился десант и пошел на приступ.
Через два часа штурм был отбит. Пунийцы торжествовали победу и не сомневались, что им удастся продержаться до прихода армии Газдрубала. Сципион отвел в лагерь пострадавшие войска и послал вместо них свежие манипулы. Бой возобновился. Настал полдень. Публий поднял Марция с его отрядом и сказал:
«Пришел решающий момент битвы. Вам предстоит совершить невозможное. Однако то, что непосильно людям, доступно богам. А боги с нами. Еще зимою бородатый Нептун указал мне путь в этот город, и только что он вновь предстал предо мною и велел следовать за ним. Нептун открыл нам дорогу к победе. Вон там лагуна, правее песчаной косы вы войдете в воду, и она расступится пред вами! Вперед, море в нашей власти, ибо нас ведет его владыка!»
Солдаты бросились в залив, и вода действительно стала стремительно отступать. Лагуна мелела на глазах, обнажились песчаные островки. Самые неудачливые солдаты промокли едва выше пояса. Воодушевленные таким чудом легионеры на едином дыхании форсировали залив и взлетели на стену, которая здесь была гораздо ниже, чем со стороны материка, и охранялась слабее в расчете на защиту морских вод, причем к тому времени и последние пунийцы оставили эти укрепления, отвлеченные боем в других районах. Римляне молниеносно ворвались в город и, сокрушая все на своем пути, пробивались к передним воротам. Увидев, что город захвачен с тыла, пунийцы пали духом и стали спасаться, кто куда сможет. Большинство их укрылось на вершинах двух городских холмов, на одном из которых находилась крепость. Римляне с двух сторон взломали ворота и овладели городом.
Сципион, глядя со склона Меркуриева холма, где был лагерь, на стены, по которым сновали его легионеры, украдкой вытер слезу. «Ну, Ганнибал, я сделал навстречу тебе первый шаг», — прошептал он. Еще зимою Публий продумал все тонкости этой операции, зимою оценил значение Нового Карфагена в испанской войне и преимущество внезапности, тогда же узнал от иберийских рыбаков об отливах в лагуне, происходящих в определенное время и вызываемых то ли береговыми ветрами, то ли иными причинами, тогда же знатоки сделали для него прогноз. Ко всему он подготовился и все знал заранее, но опасения не покидали его до последнего мгновения, слишком велик был риск, слишком отчаянной была операция, в которой малейшая осечка грозила катастрофой. Теперь же дело сделано. Публий почувствовал крайнюю усталость, у него болели руки, ноги и даже грудь, будто он сам бежал к стене, карабкался по лестнице ввысь, размахивал мечом и падал в ров.
Усилием воли Сципион стряхнул с себя расслабляющие эмоции, собрал подходящий отряд и вошел в город. Оценив ситуацию, он послал Луция Марция с тысячей солдат на второй холм, и скоро враг оттуда был выбит. После этого, поняв безвыходность своего положения, сдались и защитники крепости.
День еще не закончился, когда римляне стали полноправными хозяевами города. Неизрасходованный боевой пыл солдаты обратили на мирных жителей, грабили и убивали всех, попадающихся под руку. Публий понял, что роль полководца после сражения не менее важна, чем в ходе его, и решил вмешаться в представший ему хаос. С небольшой свитой он двинулся по улицам, призывая по именам встречающихся центурионов. Скоро он сколотил мощный отряд из дисциплинированной части войска и с его помощью еще до наступления темноты усмирил буйство солдат.
На ночь Сципион оставил город попечению Гая Лелия и его моряков, а также отправил туда квестора Гая Фламиния, чтобы тот с утра без промедления занялся учетом добычи, сам же вывел войско за пределы городской черты и расположился на ночлег в прежнем лагере.
Ночь оказалась беспокойной. Кто-то шумно делил вынесенную из города добычу, кто-то похвалялся своими подвигами, кто-то стонал от ран, а другой оплакивал погибшего друга. Возбуждение реяло над палатками и отгоняло сон прочь. При таком звуковом и эмоциональном оформлении ночи Публий спать не мог, впрочем, сейчас он не уснул бы и в тишине. Он весь обмяк после многих часов душевного напряжения и жаждал забыться, но память, не давая ему покоя, постоянно возвращала его к событиям штурма, в голове носились обрывки его команд и донесений офицеров, он все еще невольно силился отдать какой-то приказ, казалось, что нечто он еще не успел сделать. Потом его сковало сонное оцепенение, сквозь которое еще прорывались впечатления дня, принимавшие теперь фантастические образы битвы химер и прочих чудовищ.
Утром Публий поднялся с ложа с больной головою, но после первых движений, после взгляда на поверженный город и торжествующий лагерь, ночные видения вытряхнулись из мозга, и сознание приобрело ясность.
В присутствии войска Сципион принес благодарственные жертвы богам и воздал хвалу солдатам. Затем он наградил отличившихся, тех, кого отметил вчера сам, и тех, кого рекомендовали военные трибуны и легаты. На самый почетный трофей — «стенной» венок, присуждаемый тому, кто первым взошел на вражеские укрепления, претендовал центурион Квинт Требелий. Однако тут в лагерь прибыл Гай Лелий с двумя сотнями моряков, и те заявили, что первым поднялся на городскую стену матрос Секст Дигиций. Разгорелся спор. Солдаты и матросы от соревнования в похвалах самим себе перешли к взаимным оскорблениям. Уже назревала рукопашная схватка, когда вмешался Сципион. Он назначил троих легатов, чтобы расследовать деяния вчерашнего дня и принять решение о награждении. Однако эта комиссия не могла дать ответ, удовлетворяющий обе стороны, и страсти продолжали нарастать. Тогда снова взял слово Сципион и объявил, что он своими глазами видел подробности штурма, о которых идет спор, потому ему и без разбирательства все было ясно, но он проверил своих людей и с удовольствием отмечает, что воины столь же неуступчивы в распределении добытой славы, как и при ее завоевании, чем подтверждается истинность этой славы.