Все время Сципион проводил в бездействии и с тоскою смотрел на море, ожидая вестей из Италии. Никогда прежде друзья не видели его столь пассивным, он ничего не писал, почти ни с кем не разговаривал и не участвовал в войсковых учениях. Окружающие не понимали его беспокойства, поскольку, по их мнению, он вполне добросовестно выполнил свой долг. Эмилий писал из Рима в том же духе. Он сообщал, что в столице все знают, как было дело с Газдрубалом, и потому никто не ставит ему в вину возникшую угрозу Италии, считая такой ход событий неизбежным, как при победе пунийцев в Испании, так и при неудаче. Если бы Сципион преградил карфагенянам путь в Италию и вынудил их вернуться в Африку, то они могли бы переправить освободившиеся войска в Италию прямо из Карфагена.
Однако у Публия были свои особые причины для опасений. Дело в том, что еще осенью на пути от Пиренеев к Тарракону во сне ему привиделся халдей. Тогда, у Нового Карфагена, старик сказал ему противоречивые слова о том, что будто бы его победы обернутся поражениями. Это представлялось абсурдом, но вот теперь в виде сарказма судьбы пророчество стало сбываться.
Прибыв в зимний лагерь, Публий сразу же отправил гонца в Новый Карфаген с заданием разыскать и доставить к нему в Тарракон пресловутого халдея, надеясь так или иначе выведать у него, кто и как внушил ему злополучное пророчество. Однако из Нового Карфагена пришла весть, что мудрец умер чуть ли не на следующий день после памятного пира. Боги оборвали последнюю нить, тянувшуюся от них к Сципиону. Естественно, это не добавило Публию оптимизма.
Он стал ощущать настоятельную потребность очутиться в храме Юпитера на Капитолии, дабы испросить помощь у своих родных богов. Мысленно он представлял себя на скамье у деревянной, обделанной терракотой колонны, в тишине внимающим высшему духу. Иногда ему удавалось сосредоточиться надлежащим образом и достичь субъективного эффекта присутствия в храме. Он напряженно слушал бога и не мог уловить какого-либо предостережения. Публий решил, что италийские боги к нему по-прежнему благожелательны, а вот испанских — он еще не сумел привлечь на свою сторону, хотя эвокация у Нового Карфагена дала положительный результат. Тогда он предпринял единственное деяние, которое было в его силах: принес несколько жертв хозяевам местных небес.
Приближалась весна, но Публий не торопился в поход. Он держал наготове вернувшиеся из Италии корабли, куда они отправили подкрепление, чтобы при первом сигнале из Рима, в случае неудачного исхода сражения с Газдрубалом, устремиться на помощь Отечеству. Сципион понимал, что, возвратившись без разрешения в Город, он не встретит сочувствия в сенате, но в критической ситуации готов был на коленях упрашивать народ о доверии. Он рассчитывал убедить сограждан поручить войну с Газдрубалом именно ему, так как он уже одержал над этим противником победу и, столкнувшись с ним вторично, так же изгонит его из Италии, как прежде — из Испании. А, заручившись поддержкой народа, можно было бы получить империй и помимо воли большинства сенаторов.
14
В прошедшем году, несмотря на отсутствие крупных битв, государство неожиданно постигло суровое несчастье: почти одновременно и бесславно погибли оба консула. Первым консулом был тогда избран Клавдий Марцелл сразу, после того как, будучи очернен народными трибунами из-за якобы намеренного затягивания войны, он прибыл в Рим и убедительно отвел возводимые на него обвинения. В сотоварищи ему народ определил столь же горячего человека Тита Квинкция Криспина.
В тот год консулы решили объединить свои усилия, чтобы окончательно разделаться с Ганнибалом. Оба они торопились отправиться к войскам, но особенно спешил Марцелл, разгоряченный прошлогодней неудачей и стремившийся поскорее на деле доказать народу неосновательность сомнений в его талантах. Однако религиозные мероприятия, призванные отвести гнев богов, явленный людям грозными знамениями, надолго задержали консулов в Городе. Оказавшись, наконец, во главе своих легионов, они стали яростно теснить Пунийца, который понимал, что против двух консульских войск в открытом бою ему не устоять, и потому отступал, всячески уклоняясь от столкновения с противником. В этой ситуации Ганнибал мог уповать только на удачную засаду или какую-либо иную хитрость. Вскоре он действительно сумел подстроить римлянам ловушку. Консулы, видя пассивность пунийцев, решили начать осаду Локр и выделили для этой цели часть тарентийского гарнизона. Агентура Ганнибала сообщила ему о плане противника, и на дороге из Тарента в Локры была устроена засада. Римляне не ожидали появления карфагенян на своем пути и, застигнутые врасплох, потеряли две тысячи человек убитыми и полторы — пленными. Эта неудача совсем взбесила Марцелла. Всю жизнь не знавший равных в поединках, он даже стал мечтать о личной встрече с Ганнибалом, что было немыслимо при чрезвычайной осторожности Пунийца. Так или иначе, но Марцелл не мог более терпеть перед собою врага, он рвался в бой.
Станы соперников разделял лесистый холм, очень удобный для устройства лагеря, но еще более выгодный для засады. Ганнибал не в силах был противостоять соблазну и в своей манере ночью начинил окрестный лес нумидийцами. Марцелл понимал, что с возвышающейся перед ним горы он сможет диктовать пунийцам свои условия игры, и переполненный, невзирая на преклонный возраст, жаждой деятельности, решил сам отправиться на рекогносцировку и тем подзадорить своих солдат. Криспин не захотел уступать коллеге в смелости и присоединился к нему. И вот оба консула, оставив позади четыре прекрасно оснащенных легиона, с двумя сотнями всадников ринулись в лесную чащу под нумидийские копья.
Схватка была короткой. Большинство консульского отряда составляли этруски, а в Этрурии с начала года бродили мятежные настроения, потому эта часть охраны, обнаружив опасность, не задумываясь, рассеялась по округе. Остальные сражались насмерть, но силы были неравные. И пал Марк Клавдий Марцелл, много лет стремившийся навстречу Ганнибалу, но так и не настигший его. Курьезная, бессмысленная смерть оборвала эту яркую, пестро раскрашенную всевозможными подвигами жизнь, лишив ее достойного увенчания, но, умирая, свою неутоленную ненависть к врагу Марцелл оставил в наследство Сципиону. Так один человек приходит в мир, чтобы придать завершение и смысл жизни другого, словно каждый из них является органом некоего существа более высокого порядка.
Среди сражавшихся находился военный трибун Клавдий Марцелл младший. Однако ему повезло меньше, чем Публию Сципиону, которому однажды удалось спасти раненого отца, юный Марцелл сам был пронзен дротиком и нуждался в помощи товарищей, поэтому он смог лишь взором проститься с умирающим отцом. Получил тяжелую рану и второй консул. Оставшиеся всадники подхватили Криспина и Марцелла-сына и отступили в лагерь.
Обнаружив среди трупов тело знаменитого вражеского военачальника, наемники сами затрепетали пред величием своей удачи. Они немедленно послали соответствующее донесение Ганнибалу. Карфагенянин отправился лично посмотреть на место событий. Он долго стоял, взирая на брошенный ему под ноги насмешливой судьбою труп самого неукротимого врага. Ганнибал, презиравший коллективный успех, всегда интересовался деятельностью личностей, теми или иными способами возвысившихся над другими людьми. Небывалых высот может достигнуть жизненная сила, но еще могущественнее смерть. Час назад в этом, распростертом перед ним теле кипел воинственный дух и угрожал ему, Ганнибалу, а теперь все это превратилось в пищу для ворон. Как не смолкнуть в почтении пред жестокой властью Смерти!
«Нет, этот герой не достанется крикливым птицам», — решил Ганнибал. Желая, чтобы чтили его собственную славу, он сам подавал пример другим, поступая благородно с поверженными врагами, заслужившими его уважение. Он распорядился достойно похоронить римлянина. Но, несмотря на величавую позу в этой трагической сцене, Пуниец не забыл главного: с руки Марцелла он снял перстень с печатью.