2 Лев Шейнин. Париж-Веве. - "Октябрь", 1961, № 8, с. 179-180.
Я не занимаюсь сравнительным анализом двух текстов, но и без специального обследования сходство их не кажется надуманным. Как характерно и как приятно, что наши любимые писатели и наши любимые следователи в нашем любимом журнале дышат воздухом одних и тех же идей!..
Итак, мимо нас проезжают два автомобиля.
Они проезжают, как две исторические эпохи.
Человек, который всегда особенно ценил честность, высоко оценивает каждую из эпох с точностью, на которую способен только вновь утвержденный начальник отдела культуры Фрунзенского райисполкома.
Если бы "Ни дня без строчки" были напечатаны немного раньше, то в них, несомненно, наряду с подборками о деревьях, писателях и птицах, была бы подборка и об автомобилях.
Сегодня 8 марта - Международный женский день. В такие торжественные дни мы привыкли подводить итоги и готовиться к новым победам.
Подводя итоги, следует упомянуть о двух обстоятельствах, которые сыграли решающую роль в судьбе книги "Ни дня без строчки": первое обстоятельство заключается в том, что автор догадался, что на улице на него не будут указывать пальцем, как на Толстого, на высокие ступени социальной лестницы не пустят, и поэтому можно уже не подличать с неистовостью начинающего преуспевателя, а кое-где действительно быть искренним. Второе обстоятельство состоит в том, что он узнал, будто теперь каждому разрешили писать в ряде случаев лучше, чем раньше, то есть предполагалось (безосновательно), что эту самую искренность санкционировали.
Больше всего восхищает в последней книге Юрия Олеши это то, что ее автора не удалось до конца разрушить другим, и то, что автор не успел окончательно уничтожить себя сам. Именно поэтому такому человеку иногда удавалось не "писать так, как пишут остальные".
Но этот человек знал, что остальные этого никогда ему не позволят, и поэтому он писал, не рассчитывая на то, что остальные это прочтут, и поэтому он писал хорошо или, по крайней мере, старался писать, как мог, хорошо, и иногда это ему действительно удавалось.
Я рассказываю подробно, долго и терпеливо о книге Юрия Олеши "Ни дня без строчки", стараясь, где можно, показать, что это хорошая книга или, по крайней мере, книга, которая не на много хуже ранних его книг, или что она лучше некоторых книг - своих сверстниц.
Я старался рассказать о причинах появления этой книги, о беде, приведшей к ней, о том, почему она осталась незавершенной, и о том, что она завершена, на мой взгляд, неправильно. Но я нигде не говорю, что это плохая книга или что она много хуже ранних книг ее автора.
Я настойчиво, пользуясь всякой возможностью, старался сказать, что это хорошее произведе-ние и что, благодаря определенным образом сложившимся историческим обстоятельствам, оно выгодно отличается от большого количества очень плохих произведений, написанных Юрием Oлешей раньше. Временами оно приближается к тем хорошим или, по крайней мере, достойным произведениям, которые Юрий Олеша написал в молодости. Это произошло потому, что в середине 50-х годов Юрий Олеша и несколько других писателей, которых, конечно, это интересо-вало, получили некоторую возможность писать и даже печатать в известной мере то, что они думали. Юрий Олеша не злоупотребил такой возможностью, это правда. Но в то же время он и не настаивал в эти годы на том, что прекрасна власть того ума, а уже настаивал на том, что прекрасна власть другого ума.
Все это я старался подчеркнуть, нигде не умаляя значения книги "Ни дня без строчки" и ее автора. Но больше того, что я уже сделал для человека, который пренебрег самым главным, что есть у людей, - свободой, и который поэтому совершил в своей жизни столько недостойных поступков, я сделать ничего не могу.
Юрий Олеша был добровольцем, старшиной, оставшимся на сверхсрочную службу. И поэтому, когда вместо незначительной книги "Ни дня без строчки" уже можно было попытаться написать нечто более серьезное, он не воспользовался этой возможностью, не попытался и предпочел сделать вид, что его творческий путь органичен в своем развитии.
Он думал, что это менее стыдно, чем раскаяние.
Я не знаю, проходили ли в Ришельевской гимназии, где учился Юрий Олеша (а я при встречах так и не успел рассказать ему), один очень важный эпизод из древней истории.
Этот эпизод, может быть, в еще большей степени, чем Олеши, касается других людей, и поэтому я его расскажу.
В древней Иудее, как всюду, были богатые и бедные, и если человек становился совсем бедным, то он продавался в рабство.
"Если продается тебе брат твой, Еврей, или Евреянка, то шесть лет должен он быть рабом тебе, а в седьмой год отпусти его от себя на свободу".
Но, в отличие от других народов, которые считали, что моральные проблемы, связанные с рабством, к свободным людям отношения не имеют, то есть рабы это рабы, а свободные люди потому и свободны, что рабы это другие и на их, свободных людей, психологию владение рабами никакого впечатления не производит, древние иудеи понимали, что рабовладение создает обстоятельства, которые имеют роковые последствия не только для рабов, но и для рабовладельцев.
Поэтому к рабству относились с большой осторожностью, и старались особенно не рисковать.
Однако, не будучи в силу ряда сложных социально-экономических процессов последователь-ными до конца, рабство терпели, но при этом делали нечто такое, чего не знали другие народы: бедняка, отслужившего шесть лет, из рабства освобождали.
В этом, конечно, не было настоящей, подлинной принципиальности и последовательности, но в то же время было благодетельное внутреннее беспокойство.
"Помни, что (и) ты был рабом на земле Египетской, И избавил тебя Господь, Бог твой; потому я сегодня и заповедую тебе сие".
Жизнь бедняков в рабстве часто была сытнее и легче жизни на воле, голодной и трудной. И попавшие в рабство люди иной, раз потихоньку радовались сытой жизни и культурному обществу.
Свобода умирать под мостом им вовсе не казалась столь привлекательной, как это иногда представляется со стороны людям, которые не знают жизни.
Поэтому бедные голодные люди, попавшие в рабство, иногда предпочитали сытую неволю. Шесть лет кончались, но они не спешили домой.
"Если же он скажет тебе: не пойду я от тебя, потому что я люблю тебя и дом твой, потому что хорошо ему у тебя..."
Победители с презрением относились к добровольцам, к рабам по своей воле.
Для того чтобы отличить их от свободных людей, попавших в шестилетнее рабство, им прокалывали ухо шилом.
"...не пойду я от тебя... потому что хорошо у тебя...
То возьми шило, и приколи ухо его к двери; и будет он рабом твоим на век".
Говорю вам: презрен не раненый пленник, не побежденный борец, не человек, рожденный в неволе, не муж, павший в неравной борьбе, но презрен тот, кто выбрал неволю. Ибо он променял главное, что дано мыслящей плоти свободу - на жалкую подачку своего господина.
Господи, вразуми людей, пленников, должников, добровольцев, старшин, оставшихся на сверхсрочную службу, научи их, и, может быть, поймут они, что в рабстве нет ни счастья, ни радости, ни покоя и что ни сладкие яства, ни другие плоды земли не сладостны там, где нет свободы, и где нет свободы, там нет любви, радостей жизни, сладких плодов земли и высокого духа.