– Рядом с тобой мне светит только вечный покой, но я не из пугливых. Я скорее брезглив, – кривится, то ли показывая всем видом степень отвращения ко мне, то ли страдая от боли, которая мучила его все прошедшие сутки. – И не выношу вранья. Так что возьми с полки пирожок за заслуги перед Красным крестом и топай домой.
– А я никуда не пойду, ясно? – с вызовом вздернув подбородок в ответ на Лешкины зло сощуренные глаза, продолжаю буравить его взглядом. Это не игра и не блажь, а банальная усталость. Доказывать хоть что-то я бессильна. – Я не спала больше суток, я устала. А терпеть твои оскорбления мне уже надоело. Так что либо держи язык за зубами, либо будешь потом держаться обеими руками за унитаз, когда я в бульончик тебе слабиленчика добавлю, – чисто импульсивным движением сдергиваю одеяло, а Лёше в нынешнем положении едва ли хватает проворности, чтобы противостоять. Лишь протестующий вопль разрезает напряжённый воздух между нами.
– Что ты делаешь? – он удивленно вскидывает бровь.
Адресованный мне вопрос, я задумчиво пропускаю мимо ушей, расстегивая молнию на платье. Освобождаюсь от тени струящегося шёлка, представ перед ошалевшем зрителем в одном белье.
Я почти физически ощущаю его интерес, с которым он бессовестно скользит от щиколоток всё ещё окутанных красной тканью платья вверх. Вдоль бёдер, заостряя внимание на кружеве, будто фантазируя, как я выгляжу без него. Нехотя поднимая зелёные глаза, сверкнувшие неугомонным вожделением, таким ярким, почти одержимых, что я вдруг ощутила ответный жар.
Он зарождается на губах, словно от неистовых поцелуев, на грани нетерпеливых покусываний и боли.
Спускается к груди, томительно согревая сердце, изголодавшееся по настоящей любви.
И наконец, достигая живота, разливается вниз таким сладким возбуждением, что я хочу поделиться им с Лёшей.
Ложусь к нему в постель, принимая молчание за знак согласия провести жаркую ночь, или, вечер, а может день. Да какая сейчас разница.
Кофе угостите?
Лёша
Уснуть не получается, в отличии, от Марты, которая сразу же засыпает, едва коснувшись подушки. Без стеснения прижавшись ко мне не только своей спиной, но и упругими ягодицами, совершенно неприкрытыми бельём.
Крошечные красные стринги хоть и остаются на ней предупреждающим знаком, что чужое лучше не трогать, но по большому счету не так уж и смогут остановить меня. А вот бархатистая кожа, дразня прикосновениями, стирает и без того хлипкие грани между взять несмотря на последствия и перебороть желание для своего же блага.
Чёрт бы её побрал искусительницу, ёрзающую рядом, источающую тонкий аромат парфюма и бешеной сексуальности! Но при всей силе воли, отрешено пялиться в потолок удаётся из рук вон плохо. Эти самые руки так и просятся в бой, до покалывающей судороги в пальцах, которые хотят с остервенением сминать девичьи бедра, грудь, брать без остатка и отдавать без сожаления.
Во мне кипит столько чувств, эмоций и желаний, что они, не находя выхода, попросту начинают сжигать меня изнутри.
Я понимаю, что Марта просто со мной играет, вынуждает на какие-то действия, но к сожалению, или счастью я слишком слаб, чтобы играть в подобные игры. Да и итог, грозит нам обоим чем-то драматичным. И если я могу выдержать любой удар судьбы, то для Марты покровительство Шорохова слишком важно. То ли привязанность к тугому кошельку в разы крепче, то ли для неё их отношения нечто необходимое, заставляющее её с преданным блеском в глазах смотреть на своего избранника.
Прокручивание в голове одних и тех же тревожных мыслей не способствует сну, а присутствие под одеялом объекта моего навязчивого вожделения, добавляет бодрости во всем теле. А в особенности в паху.
Спать вместе с кем-то мне непривычно, я стараюсь не доводить свои знакомства и свидания до совместного утреннего пробуждения.
А сейчас впервые в жизни хочется удержать в объятиях желанную девушку, зная наперёд, что она ускользнет при первой же возможности, как исчерпает весь резерв благодеяния.
Может, только на короткое мгновение трепетом в душе откликается возможность быть вместе с Мартой, но я безжалостно стряхиваю наваждение, откидывая его в сторону вместе с одеялом.
Осторожно, чтобы не задеть Марту, встаю с дивана, возвращая одеяло на место, прикрывая все аппетитно выставленные на показ части тела. Иду на кухню, почти на ощупь, сдерживая болезненный стон, когда натыкаюсь на дверь, оставленную открытой не до конца.
Попутно улавливая тихий стук, но слишком цикличный, чтобы понять – стучат именно в мою входную. Для особой перестраховки всё же смотрю в глазок и лишь потом отпираю замок.