Выбрать главу

При жизни было опубликовано только одно ее произведение — сказка «Дым» (об этом вспоминает Сергей Юрский). Я думаю, мама прожила бы дольше, если бы и другие ее произведения увидели свет вовремя.

Я думаю, в глубине души мама всегда знала, что ее рассказы и пьесы найдут своего читателя, и думаю, она надеялась, что, оставляя мне свое «творческое наследие», она передает часть своей души в «надежные руки».

Долгое время изданию ее книг все свободное время посвящал мой отец, ученый-ракетчик Аркадий Яровский. Он сам в 1980-е и 1990-е годы перепечатывал мамины произведения на пишущей машинке «Москва» (я ему помогала), рассылал ее рукописи по издательствам (и бережно сохранял негативные рецензии), носил пьесы в театры… Я выросла под стук пишущей машинки.

Это мой отец сохранил все архивы, все рецензии советских времен и все записки цензоров. Сохранил он и один из макетов книги с перечеркнутыми страницами, на которых говорится о репрессиях тридцать седьмого года и о войне не с «парадной» стороны. Например, из рассказа «Провинциалка» цензорами была полностью вычеркнута история Егорушки и его арестованного брата — отчасти, как я думаю, семейная история. История ее отца и моего деда Виктора Яблонского и его второй жены Веры также отчасти описана и в пьесе «Черный апрель» — отец Дины и его жена Олимпия Валериановна.

Я никогда не забуду внутреннюю рецензию издательства «Советский писатель» на первую, сильно сокращенную книгу «Фокусы». В результате этой рецензии в первую мамину книгу не вошел рассказ «Сдаешься?!». Рецензент говорил, что подвески не могут «гореть наглым, недрагоценным огнем», что это «не литература»… И что нельзя поэтично писать о «дешевых польских духах с названием „Быть может“». Дальше рецензент писал: «И даже предисловие Юрского напечатано в конце сборника, а не в начале — это что, тоже фокусы?» (Предисловие из книги исключили, а вместо него написали, что «вся ее проза была, очевидно, обусловлена тяжелым послевоенным детством».) В результате в «Советском писателе» в 1984 году вышла тоненькая книжка.

Отец также сохранил рецензию некоего Ивашнева, которую процитировал Юрий Нагибин: «Пьеса ни по идейным позициям автора, ни по художественным достоинствам не может быть принята».

Вот что потом написал Нагибин (я нашла его письма в семейном архиве):

«Вот ведь как, он не сомневается, не колеблется, он точно знает, этот Ивашнев, что пьесе не место в театре. Мы ругаем сегодняшнее время, но достаточно одной лишь душной, глупой и безвыходной рецензии Ивашнева, чтобы понять, в какое прекрасное время мы живем». (Юрий Нагибин, июнь 1991; письмо хранится в архиве семьи.)

Вторая книга мамы «Лето кончилось» была издана в 1992 году. Театр Гоголя поставил ее пьесу «Роль» («Плюшевая обезьяна в детской кроватке»), главную роль в ней сыграла народная артистка России Светлана Брагарник). Потом десятки театров по всей стране и за рубежом ставили ее пьесы.

Я же какое-то время «трансформировала» тот огромный творческий заряд, который она передала мне: занялась документальным кино, сняла несколько фильмов, работала по всему миру, принимала участие в производстве известных документальных картин в США, получивших премию Оскар, например работала с вице-президентом США Аль Гором на фильме «Неудобная правда».

Но настало время, когда я почувствовала, что пора представить читателю мамины неопубликованные произведения, а те из них, что все-таки вышли, опубликовать в том виде, как они были написаны, — в каком-то смысле моей миссией стало издать ее лучшие рассказы и пьесы.

Кстати, многие ее произведения рождались из реальных жизненных историй. Ее близкая подруга, актриса Марина Николаева, вспоминала, что пьеса «Ожог» была основана на газетной заметке 1970-х годов: мальчики-подростки подожгли детскую коляску с младенцем, но сумели избежать ответственности, потому что их родители были высокопоставленными чиновниками… Пьеса «Рентген» родилась из рассказов моего отца о жизни и работе в Академгородке в Новосибирске и о туберкулезной больнице там же в 1950-х годах.

Я долго думала, как назвать сборник, — мне казалось, что «Черный апрель» было бы подходящим названием (так называются мамина пьеса и короткий рассказ о любви в коммуналках пятидесятых годов). Или — «Давайте разденем елку», или — «Ожог» (пьеса была написана чуть раньше аксеновского «Ожога»)… Но потом я приняла решение назвать его «Сдаешься?» — по одному из самых сильных, знаковых рассказов. Это антифашистский рассказ, который в советское время обвинили в пропаганде фашизма. Рассказ «Сдаешься?!» тоже во многом автобиографический — мамино детство проходило сначала в детском доме, а потом в ленинградских послевоенных дворах. По этому ее рассказу в 1980-е годы был снят короткометражный фильм, было также написано несколько сценариев на русском и английском языках. Вообще, многие мамины рассказы, повести, пьесы по-настоящему кинематографичны, и мне это понятно после многих лет жизни и работы в Голливуде.