Сначала часы и носки, а теперь шляпа! — подумал Сай.
— А он упоминал, что исчезнет в половине десятого утра? — осведомился Г. М.
— Не совсем.
— Что вы имеете в виду?
— Когда Фред последний раз звонил мне утром в понедельник, он сказал, что, вероятно, «исчезнет» следующим утром, но не сможет сразу приехать ко мне, так как у него назначена встреча в кенотафе на старом кладбище. — В глазах женщины мелькнуло отчаяние. — Я еще восемнадцать лет назад говорила, что на этом кладбище нужно повесить объявление: «Сдается».
— Кладбище сдается? Почему?
Вновь зазвонил телефон, царапая по напряженным нервам.
— Это опять Стаффи, — сказала Элизабет Мэннинг. — Пожалуйста, извините.
Она поспешила за занавесь. Сай еще никогда не видел Г. М. таким — он выглядел безжалостным, как палач.
— Стаффи никогда нельзя было подпускать к телефону, — проворчал Г. М. — Он путал сообщения и всегда звонил не вовремя, как сейчас. Ведь и часа не прошло с его прошлого звонка…
— Почему вы не можете быть с ней помягче? — хрипло осведомился Боб. Его кадык прыгал на длинной шее. — Почему вы должны разговаривать как коп?
Джин молча отвернулась, глядя на портрет отца. Но Кристал поддержала Боба:
— Вы не имеете права так себя вести, сэр Генри! И вы отлично это знаете!
— До сих пор я руководил вами правильно, не так ли? — огрызнулся Г. М.
Из-за занавеси доносился голос Элизабет Мэннинг. Она вошла в студию сгорбленная и побледневшая, но улыбнулась и снова опустилась на диван.
— Никаких изменений. Все то же самое. — Она посмотрела на Г. М. — Вы говорили…
— Кладбище сдается, — напомнил он.
— Ах да! — Она несколько оживилась. — Давным-давно, сэр Генри, четыре семейства совместно приобрели этот участок для кладбища. А когда мы поселились в Мараларче, Фред обнаружил, что здесь похоронены некоторые из его предков. Он хотел привести кладбище в порядок, но мистер ван Селларс воспротивился, считая, что в таком состоянии оно живописнее. Участок принадлежал ему, поэтому никто ничего не мог сделать. Фред недавно говорил мне, что один раз мистер ван Селларс подавал на него в суд. Г. М. провел руками по голове.
— А зачем объявление «Сдается»? — допытывался он.
— Для убийц.
— Что-что?!
— Я сама это предложила много лет назад. Понимаете, кенотаф Мэннинга и мавзолей Ренфилда напротив него на южной стороне никогда не открывались. На кладбище никто не ходил. Если у вас был ключ от мавзолея, вы могли бы убить кого-нибудь, запереть тело там, и никто никогда бы об этом не узнал — даже случайно.
— Да, — кивнул Г. М. — Я уже говорил вам, что ваш муж подвергся нападению в кенотафе.
Элизабет Мэннинг нервно облизнула губы:
— Вы имеете в виду, что я ответственна…
— Нет-нет! Но вы знали, что Фред должен был встретиться с кем-то в кенотафе. Он говорил вам, кто этот человек?
— Нет.
— И не дал никакого указания или хотя бы намека?
— Нет. — Она судорожно глотнула. — Кроме того, что это связано с членом семьи.
— С каким именно?
— Не знаю. Но он говорил серьезно. Фред сказал, что встреча не займет много времени, а потом он пойдет пешком по Фенимор-Купер-роуд до Ларчмонта и сядет там без трех минут восемь на поезд. После этого мы должны были встретиться.
Речь и поведение Элизабет Мэннинг заметно изменились. Она походила на девушку возраста Джин, как будто вернувшись в прошлое.
— Мы должны были встретиться, — повторила она.
Внезапно Боб Мэннинг склонился над спинкой кресла Г. М.
— С ней что-то не так! — с тревогой сказал он.
Женщина встала и медленно повернулась к детям.
— Простите. Я не сообщила вам, что действительно услышала по телефону. Ваш отец мертв.
Она впервые сказала «ваш отец».
В наступившем гробовом молчании женщина подошла к портрету Фредерика Мэннинга и протянула руку, словно собираясь коснуться его. Но ее колени подогнулись, и она тяжело опустилась на пол рядом с мольбертом.
— Что с ней? — снова спросил Боб. — Она в обмороке?
Выйдя из ступора, Г. М. опустился около женщины на колени.
— Нет, сынок, — ответил он. — Она отравилась.
Побледневшая Джин вскочила, опрокинув столик с журналами.
— «Если он умрет, я тоже умру», — процитировала Джин. — Она держала яд наготове, возле телефона!
Г. М. пощупал пульс женщины и приподнял ее веко, казалось молча ругая себя. Сай подал ему руку, помогая встать. Подойдя к занавеси, Г. М. замешкался в поисках прохода. Сай нашел его, и оба вошли в соседнее помещение.
Они оказались в узкой продолговатой каморке с еще одной перегородкой, за которой, очевидно, находилась ванная. Над аккуратной койкой и комодом горела лампочка.
На столике у кровати, рядом с телефоном, стоял пузырек емкостью в пять унций, с этикеткой «Микстура матушки Миры». Пробка лежала рядом.
— Но это английское лекарство! — пробормотал Сай. — Его принимают от простуды в очень маленьких дозах и с большим количеством воды. Как оно сюда попало?
— Не знаю, сынок. Но в пузырьке тинктура аконита.
— Аконита?
Г. М. взял пузырек в руки.
— Она действует не так быстро и не обжигает внутренности, как знаменитая синильная кислота, но еще более смертоносна.
— И вы не можете ничего сделать?
— Ох, сынок! — Г. М. взмахнул кулаками. — Без желудочного зонда? Без атропина и… дайте подумать… дигиталиса? Без кислорода, который может понадобиться? Едва ли нам удастся найти врача на железнодорожном вокзале.
— Мы можем попытаться. — Сай Нортон поднял телефонную трубку.
Оказалось, что они могут заполучить даже нескольких врачей. Доктор Джейкобс обещал прийти немедленно. Впервые Сай осознал всю эффективность лабиринта внизу.
Г. М. представился доктору по телефону и быстро объяснил ситуацию, а потом вернулся в студию.
— Отнесите ее в соседнюю комнатку и положите на кровать, — велел он Саю и Бобу. Они повиновались. — А когда придет доктор, уходите из «спальни». Зрелище не из приятных, и вам незачем здесь торчать.
— Сколько она приняла этой гадости, Г. М.? — шепнул Сай.
— Сынок, я не знаю, был ли пузырек полным. Если был, то полторы унции.
— Это плохо?
— Более чем плохо.
Через пять минут, которые казались мучительным часом, прибыл доктор Джейкобс с носильщиком, притащившим все необходимое, и скрылся с Г. М. за серой занавесью.
В студии начался долгий период ожидания.
Когда Элизабет Мэннинг потеряла сознание, было без четверти час ночи. Именно это время показывали часы Сая.
Кристал, сняв атласный жакет, сидела в своем золотистом платье, уставясь в пол. Изможденная долгим нервным напряжением Джин заснула на диване.
Боб беспокойно бродил по комнате, несмотря на просьбы не мельтешить. Найдя среди полотен автопортрет Элизабет Мэннинг, он носил его под мышкой как талисман.
— Полагаю, старые романтики сказали бы, — заметила Кристал, — что им лучше умереть вместе.
Но миссис Мэннинг по какой-то причине уже запала Саю в сердце, и он сердито огрызнулся на Кристал.
Куря одну сигарету за другой, Сай так часто смотрел на часы, что в конце концов снял их и положил в карман.
Сначала из-за серой занавеси доносились только невнятные звуки. Бархатная перегородка покачивалась, когда доктор Джейкобс или Г. М. задевали ее. Позднее Сай начал различать слова:
— Мне это не нравится — попробуем дигиталис.
— Какую дозу, сынок?
— Сотую грана. — И гораздо позже: — Теперь кислород, но будем продолжать искусственное дыхание.
Едва слышимое шипение кислородного баллона тем не менее звучало в голове у Сая, точно кузнечные мехи. Откинувшись назад и закрыв глаза, он пытался определить местоположение студии на верху Гранд-Сентрал.
Высокие окна, должно быть, размещались на задней стороне изгиба плоской крыши и были обращены через Сорок вторую улицу к Четвертой авеню. Если пройти по ней, скажем, до Двенадцатой улицы, можно попасть в букинистические магазины, которые так любили Мэннинг и сам Сай.