— Мария Александровна! Вы больше не сердитесь? — замурлыкал Максимилиан, уловивший перемену в моем настроении.
В ответ я запустила пальцы в его густую короткую шевелюру и легонько подергала. Куда у него рога деваются все-таки? Ведь не скажет же правды, гад!
— Тогда пообещайте мне…
— Что? — я заподозрила подвох. Убрала руку за спину и скрутила фигу — на всякий случай. А вдруг что-нибудь пообещаю?
— Когда я разведусь с Джиллой и мы с вами поженимся, вы с Бароном переедете жить ко мне.
— Конечно, конечно… — расхохоталась я. — Непременно. Как разведетесь — сразу звоните. Я начну вещи укладывать. Или вы мне новые купите? По вашей моде?
— Как захотите, — серьезно сказал он.
— Лучше новые, — благосклонно разрешила я, разжимая фигу. — А то неловко по красивому замку в байковом халате гулять.
— Договорились, — подвел итог он. — Теперь к делу. Вы не раздумали искать свою пропавшую подругу? Если раздумали — скажите, нет…
Я подняла руку, призывая его к молчанию. За всеми ограблениями и пожарами у меня совершенно вылетело из головы, что именно я хотела дать Максимилиану для поиска Тани. Где-то я недавно натыкалась…
— О! — вспомнила я. — Носовой платок! Подойдет?
— Замечательно! — обрадовался он. — То, что нужно. Контакт с рукой и лицом.
— Сейчас найду, — заверила его я, подвинула кресло к шифоньеру и полезла в антресоль.
Часом позже я была вынуждена признать, что контакт с лицом и прочими частями тела куда-то испарился. Зато нашлась куртка от спортивного костюма, которую я потеряла два года назад.
За время поисков мы успели поругаться четыре раза. Ни за что не поверю, что в других мирах существует традиция нахлобучивать на голову старые бюстгальтеры, чтобы уши не мерзли!
Кофе пили в молчании. Я пыталась вспомнить, где именно я видела платок. Максимилиан вольготно разлегся на диване и заманил к себе Барона. У меня создалось впечатление, что они шепчутся и о чем-то сговариваются. После переговоров Барон недовольно хрюкнул — ему всегда удавался этот звук, слез с дивана. Осторожно ухватил Максимилиана за запястье и потянул.
Они переместились к нижнему ящику «стенки», в котором я хранила ненужные диски, запасные шнуры для компьютера и прочую техническую дребедень. Барон царапнул лапой дверку и перевел взгляд с меня на Максимилиана.
— Простите за нескромный вопрос… — озадачился тот. — А у вас есть фамильные драгоценности? Я грабить не собираюсь, просто не могу понять, что Барон имеет в виду. У вас есть колье?
— Нет, — сухо ответила я. — Ни колье, ни фамильных драгоценностей у меня нет.
— А что есть? — не отставал он.
Я достала из другого ящика сафьяновую коробку из-под серебряных ложечек и предложила:
— Любуйтесь.
В коробке лежали два золотых обручальных кольца — мое и Игнатова, серебряный крестик со сломанным ушком, несколько ракушек, зубочистка, серебряное кольцо с янтарем и пара пластмассовых клипс отвратительного зеленого цвета. Барон буркнул, открыл лапой дверку, возле которой стоял. Грохнула и рассыпалась стопка дисков. Я завопила:
— Фу!
Барон рыкнул и выбросил на пол коробочку с бабушкиным янтарем.
— Да, действительно, — растерянно сказала я. — Я его спрятала после того, как она…
— Она брала янтарь в руки? — склонился над низкой Максимилиан.
Я зажмурилась. Как быстротечна наша память… Таня. Танька. Да, Танька появляется без Рэсси. Она заходит ко мне и объявляет:
— Буду устраиваться на работу. Дай мне что-нибудь одеть, я верну! Мои вещи… кто меня в таком виде на работу возьмет?
Я невероятно удивлена поворотом событий. В свой прошлый визит, в ответ на мою просьбу что-нибудь изменить в своей жизни, она яростно орала, что не мыслит жизни вне паперти. Церковь — святое место, нищие — святые люди. Ей хорошо и она всем довольна. Бог дал ей квартиру, в которой она может приютить святых людей, а они за это помогают ей прокормиться.
А вот в последнюю нашу встречу она выглядела вполне вменяемой. Стала похожа на саму себя — человека, который был мне близок и дорог. Она качала головой и говорила, что по глупости потеряла целый год жизни. Радовалась тому, что встретила возле церкви бывшего сослуживца, пригласившего ее работать в новую типографию неподалеку от дома. Строила планы — расквитаться с долгами, освежить гардероб, на пару дней съездить к морю. Я была поражена переменой и охотно дала ей вещи для первого визита на службу. Она переоделась, повертелась перед трюмо. Ухватила лежавшую на тумбочке низку янтаря и приложила к шее.
— Не трогай! — крикнула я, ругая себя за то, что оставила янтарь на виду.
Великой ценности низка не имела. Много лет назад у бабушки были осложнения со щитовидной железой, и врач посоветовал ей носить на шее нешлифованный янтарь. За годы янтарь обкатался и стал похож на вишневые леденцы-таблетки, что подвигло меня в детстве разгрызть одну из бусин. В более сознательном возрасте я выклянчила у бабушки низку насовсем — проблемы со щитовидкой исчезли, и янтарь, запылившись, валялся в шкафу. К «фамильной драгоценности» я относилась бережно, не любила, когда ее кто-то брал в руки, а раскусив сущность Горшкова даже отвезла на время в Морской для сохранности.
От моего окрика Танька вздрогнула. Взяла с трюмо коробку, уложила в нее янтарь и осторожно пристроила под зеркало. Беседа скомкалась. Татьяна попрощалась и ушла, а я спрятала янтарь в дальний угол шкафа — мне почему-то казалось, что безумная подруга сейчас вернется и потребует одолжить его на пару дней.
Выходит, что она была последним человеком, державшим янтарь в руках. Я убрала коробку, не касаясь бусин, и больше не доставала ее из ящика. И не видела подругу.
— Очень хорошо, — кивнул Максимилиан в ответ на мой рассказ. — Попробуем — вдруг получится?
Он осторожно взял бусы за застежку и пошел к двери.
— Куда вы?
— Надо проконсультироваться с Феликсом, — объяснил он. — Я в этих делах разбираюсь на уровне серой посредственности. Когда-то давно что-то в школе учил… Как вы понимаете, все из головы выветрилось. А вы пока соберитесь в дорогу. Если мы получим результат, то сразу поедем искать подругу. По горячим следам.
Я проводила его взглядом и подошла к трюмо. Зеркало безжалостно отразило всклокоченные волосы. Мешковатый свитер, черные джинсы с вытертой позолотой — одежду для выгула собак и ограбления музеев. Ну и чучело!
Я заперла дверь, полезла в шкаф и стала придирчиво перебирать барахло. Вытащила симпатичные серые штанишки по бедрам, примерила их с коротким джемпером желтого цвета. Наряд обнажал плоский голый живот и в сочетании с причесанными волосами выглядел вполне сексуально. «Сдаю нежилые руины, фасад требует ремонта, цокольный этаж в отличном состоянии».
— Мария Александровна!
Я подкрасила губы помадой оттенка «золотой песок» и впустила изнывающих под дверью братцев. Максимилиан при виде моего наряда рассыпался в комплиментах, а Феликс, не глядя на живот, ринулся к монитору. Убрал в сторону клавиатуру, положил янтарь. Пристроил сверху стеклянный шарик и скомандовал:
— Вспоминайте!
— Что? — не поняла я.
— Кого ищете — того и вспоминайте.
Я тупо уставилась на янтарь. Таня… Я сижу на диване и рыдаю. Горшков выгреб деньги у меня из сумочки, мне не на что купить даже булку хлеба, чай закончился.
Распахивается дверь — это Танька с Рэсси на поводке. Она зовет Барона, запирает двери, запихивает меня и собак в такси и увозит к себе домой. Заставляет позвонить бабушке и признаться, что я второй месяц толком ничего не ем — Горшкову крупно не везет.
— Это она?
Я подняла глаза на выключенный монитор и обомлела. Таня, под ногами у которой вертится Рэсси, кормит… Страуса? Я подалась вперед. Изображение зарябило и исчезло.
— Она жива, находится в радиусе м-м-м… двухсот километров от центра поиска. Больше ничего сказать нельзя — отпечаток ее личности перебивается двумя носителями… Янтарь не ваш? — повернулся он ко мне.