Тогда как Комиссаров в неадекватности приема заподозрил изощренный умысел.
Картонный ящик с водкой после Дебрецена полегчал, но одному Александру все же не в подъем. В четыре руки они поднялись на второй этаж и внесли водку в отведенный им апартамент.
- Ты видел эти потолки? Ну, русофобы...
- Отчего ж?
- Роскошью брата нашего садируют.
Александр отпал на шелковое покрывало и закинул руки. Расписной потолок был увит по периметру золочеными гирляндами, а из синих венков между ними взирали окрыленные не то ангелы, не то амуры.
- Форма садизма, - произнес он, - не лишенная приятности. А ужин в номер можно заказать?
Но у соседа, верно, язва разыгралась.
- Мадьяры, они с фантазией по этой части. В крови у них садизм. Под турками недаром побывали...
Он пустил воду и стал намыливать руки. Хоть и с амурами, но номер был без ванной, только у входа умывальник.
- Они под турками, мы под монголами, - напомнил Александр примирительно.
- Что ты хочешь сказать?
- Что общего немало.
- Общего! Ты еще нас китайцам уподобь. Что такое нагайка, знаешь?
- Как не знать! России символ. Царской...
- Притом, что слово-то - не наше. Да и подумаешь, нагайка! - Оставив воду и не вытирая рук, Комиссаров повернулся к нему. - Нагайкой им государь Николай Палыч грозил - так называемый "жандарм Европы". Допустим, было: генерал Паскевич, по просьбе австрияков, сюда на Кошута сходил. Но тут же и вернулся с победою в Россию. Это не мы, "жандармы", восставших вешали. С ними австрияки их любимые расправились. А сами они? Возьми гражданскую войну. Этот их Бела Кун хваленый. Создатель их компартии. Венгрию ему советизировать не удалось. Адмирал Хорти вышиб его на хер к нам. Так знаешь, как он над нами лютовал?
- Над кем?
- Над кем, над кем... Над русскими людьми. Над теми, кто после ухода Врангеля в Крыму остались. Такую там резню устроил, что не знаю даже с кем сравнить. Не знаешь? Ну, конечно. Кто про них знает, про зверства наших интернационалистов. Тема малопопулярная. А почитай Волошина, Шмелева... Волосы дыбом встанут! Кого-кого, а этого кровавого мадьяра за дело Сталин шлепнул. За преступление перед народом нашим. А ближе взять? Их коммунисты салашистам не уступили. Как, например, у них тут Ракоши резвился до 53-го? Превзошел и Сталина, и Берию. Кочевник, между прочим...
- То есть?
- Еврей! А что?
- А ничего.
- Тогда возьми 56-й. Мы говорим: "Контрреволюция". Но это так, лапша. То была воля венгерского народа, выраженная другими средствами. Оружием. Но как они при этом самовыражались? Снизу, так сказать? Есть фотодокументы, и не только наши - американские. Я повидал в спецхране... Кровь стынет в жилах. Как линчевали они своих гэбэшников! Кстати, летчиков при этом тоже, говорят. Хватали без разбора всех, кто в форме с голубым воротником. Веревку на ноги и через сук вниз головой. Живых ногами забивали. В лицо. Бензином обливали и поджигали тут же. И это в Будапеште. В сердце, можно сказать, Европы. Как косоглазые какие-нибудь. Да они и есть!
- Ни одного пока не видел.
- Азиаты Европы. Из-за Урала сбежали в девятом веке, но стали только тем, чем были...
- Ты воду выключишь?
- Какую воду? Ах, да... - Комиссаров завернул кран, снял полотенце и с гневом стал вытирать руки.
- А европейцы Азии, по-твоему, кто?
- Ох, Андерс, Андерс...
- Потому что, например, таджики склонны думать о себе, как об арийцах Азии.
- Неплохой ты парень, Андерс, и пишешь вроде бы с душой. Но насчет национального самосознания - с тобой работать и работать.
- В данном контексте не воспринимаю. Отложи до возвращения работу. Не волк, не убежит.
- Контекст, по-моему, тот, что надо. Разве ты не ощущаешь, как здесь, за кордоном, нечто внутри тебя сжимается... Вот так! - он показал. - В кулак!
- Не без того.
- Во! Видишь? А говоришь... Это оно и есть - твое национальное начало. Российское.
- По-моему, просто сердце.
- Можно и так сказать.
- Поскольку на родине, - добавил Александр, - в таких количествах, как правило, не пью.
Подсовывая под воротничок чистой и застиранной рубашки резинку ширпотребовского галстука, Комиссаров с укором поднял на него зеркальные очки.
- А если говорить всерьез, - ответил Александр, - то в мире виноватых нет.
- Если всерьез, то есть! И нам они еще ответят.
- О ком ты?
- Ты не знаешь?
- Нет. Не знаю.
- Вот потому и производишь впечатление дезориентированной личности. Не обижайся, я скажу иначе... Ищущей.
- А ты нашел?
- Нашел.
- И кто же виноват?
Глядя в зеркало сквозь зеркальные очки, Комиссаров прищелкнул галстуком.
- Диавол виноват! Князь Мира, Андерс. Хвостом биющий в сильной ярости, поскольку чует, что пришел ему абзац... Так что? Примем от папричников еще один удар по желудку? Давай вставай. Покажем им, что русские удар держать умеют...
* * *
Ресторанов в отеле "Тиса" было три. Их принимали в нижнем - интимном. Бархатные портьеры, стены, затканные шелком. Столики накрыли в танцевальной яме. Засидевшиеся за кофе сегедцы косились сверху из-за балюстрады. Начальство (нагло узурпировавшее переводчицу) и творческий состав, ударника включая, - все держали руки под столом, в тягостном молчании дивясь на кольца с салфетками, на серебро и хрупкий хрусталь. По четыре бутылки рислинга на стол им выставили, но никто не решался взять инициативу.
Сели они к дамам.
- Что значит королевство, пусть и бывшее, - сказала восхищенно критик О***.
- Это к вопросу о садизме, - обернулся Комиссаров к Александру. - Нас не питают, а пытают. Роскошью.
- Ну, уж пытка...
- Вполне китайская. "Тысяча кусочков".
- То ли дело было в той столовке, - поддакнула Аглая. - А от этого всего даже аппетит пропадает.
Тем не менее, на белый пышный хлеб, прикрытые салфетками корзиночки с которым разносили официанты в нитяных перчатках, налегла она с энтузиазмом; его хватило, впрочем, только до второго ломтя:
- Несытный он у них какой-то. Прямо как вата. Кукурузный, что ли? Нет: то ли дело наш "орловский"...
Официант открыл бутылку и - каким-то образом определив здесь главного - налил Комиссарову на глоток. Потом отнял бутылку и стал выжидательно смотреть.
- Ну, так и лил бы дальше, - смутился Комиссаров. - Чего он хочет?
- Дегустации, - сказала О***. Комиссаров попробовал, кивнул:
- Кислятина.
С видом удовлетворения - и начиная с дам - официант наполнил им хрусталь.
- Спа-си-бо! - проскандировала ему Аглая. - Да, ребята? Обслуживание-то какое. А эта вилка для чего?
В ответ подъехала тележка, с которой церемонно подали заливную рыбу.
Комиссаров смотрел себе в тарелку.
- Что еще за фиш?
- Фиш это щука, - сказала О***. - А это карп.
- Карп? Еще хуже фиш. Та хоть хищник, а этот в тине обитаем. Всеядный потребитель,
- Ну, ваш-ще! - не выдержала Аглая. - На этом потребительстве наш комсомол поехал. Смотрит прямо, как Ленин на буржуазию.
- Я бы сказала, - улыбнулась О***, - как Сталин на Льва Давидовича в Мексике.
Неохотно вооружившись вилкой, Комиссаров оглянулся:
- Может, у них чего-нибудь другое есть?
- Ты еще манной кашки попроси! Съешь - не умрешь. Давай-давай! Питайся, Комиссаров. Вот так! Ножом не надо, не котлета. А то какие-то вы вялые, ребята. Нет - ну, ей-Богу! Ничто на вас не действует. Ни минеральные купания с костлявыми мадьярками, ни тонкие намеки на толстые обстоятельства, ни даже этот - паприкаш...