— Да не будь ты уродом, — сказал он. — Это же все равно как писать чужое любовное письмо.
— Вовсе нет.
— Я тебе не помощник. Если тебе нравится эта девчонка, ты должен сам выбрать песни, которые ты хочешь дать ей послушать.
— Но я же выберу гребаные рок-песни. А мне нужны сексуальные песни типа той херни, что твой отец слушает. Вроде Чета Бейкера и всякого такого.
— Даже не думай. Я в этом не участвую.
— Ты меня раком ставишь, Род. Ты отнимаешь у меня последний шанс на любовь.
— Да нет, это сам его у себя отнимаешь, — сказал он, и я понял, что с этого момента я остаюсь один.
Именно в этот странный период моей жизни у меня начались постоянные свирепые эрекции без особой причины — иногда прямо на уроке или в школьном коридоре, — и они были столь болезненными, что мне приходилось сразу бежать в уборную и мастурбировать, иначе у меня дико болел живот. Я не шучу. Включить меня могло что угодно. Я мастурбировал без причины, думая о ком угодно, о любой виденной мной когда-либо девчонке. Однажды после уроков я смотрел «Звездный путь», и как только на экране появилась какая-то инопланетянка с голубой кожей и в облегающих брючках, мне пришлось пойти спустить. Это начинало надоедать. Если урок вела учительница — любая, тощая, жирная, красивая, страшная, — у меня вставал, даже когда она просто ко мне обращалась. Если бы она сказала: «Ну и что ты думаешь, Брайан?», я бы наверняка ответил: «Я думаю, у меня стоит, так что мне придется выйти и поработать над этим». Хуже всего было на математике, где я сидел прямо рядом со столом миссис Дэниэлз. Однажды на уроке она разлила свои духи — «Белая фантазия», — и мне пришлось выбежать из класса прямо во время теста, который я в результате провалил, потому что кончил практически в штаны.
Единственное, от чего я тогда кончал романтически, это от кабельного телевидения, в смысле, специального канала после полуночи по пятницам, где показывали все это софт-порно, типа «Эммануэль 6» и «Эммануэль 8», или «Любовник леди Чаттерлей», всю эту скучную дребедень. Купить какой-нибудь порно-журнал мне не хватало смелости, так что в моем распоряжении были только кабельное телевидение и мамины модные журналы, типа «Космо», на которых, если я был недостаточно аккуратен, оставался подозрительный сгиб.
И еще был этот парень из «Эвергрин-видео» в нескольких кварталах от моего дома, который позволял мне брать в прокат ужастики с пометкой «от восемнадцати». Он был толстый, с сальным белым лбом и большими коричневыми очками, и кажется, он всегда ел, когда я входил. «Как эта "Резня на вечеринке"?» — спрашивал я, держа в руках коробку от кассеты, всю в кровавых пятнах и фотографиях прекрасных студенток в розовом белье, зашедшихся в крике.
— Эта так себе, — говорил он, облизывая пальцы после какого-нибудь жареного цыпленка. — Вот та, что рядом, «Королева мертвых», вот там есть немного фронтальной обнаженки. Девчоночка в сцене в душе — пальчики оближешь. У меня чуть замедленная перемотка на ней не сгорела.
— А вот это? — спросил я, указывая на копию «Проклятия доктора Фэнга».
— Это почти настоящее порно.
— Правда? — сказал я и понес кассету к кассе.
В этом фильме, как полагаю, испанском, с английскими субтитрами, доктор Фэнг — ученый в очках с толстыми стеклами, азиатской бородкой и в белом лабораторном халате, и он изобретает такой луч, который заставляет девушек заниматься с ним сексом. Я чуть не взорвался в первые же десять минут, серьезно.
В общем, в школе примерно в это время я стал подписывать все свои контрольные работы «Доктор Фэнг», и, поскольку я еще ни разу в жизни не трахался, я думал, может, это придаст мне какую-то индивидуальность. Знаете, я думал, вот чего мне не хватает — яркой индивидуальности. Я попросил Гретхен и Ким называть меня доктором Фэнгом, и они только рассмеялись. И все же, по-моему, я стал представлять себя эдаким злодеем, который может заставить женщин влюбиться в себя, но мгновенно, как тот парень из подросткового фильма «Чарльз в ответе», где он типа моргнет и — опа! лифчики расстегнуты. Я представлял, что знаю некое слово, тайную фразу, вроде «Сезам!» или «Активировать!», и я типа прошепчу ее, и женщины, вроде тех, на которых я влюбленно смотрел в секции плакатов в отделе подарков в торговом центре, все загорелые, все в желтых открытых купальниках, вдруг перестанут принимать свои пенные ванны или мыть свои вишневые «ламборджини» или что там они еще делают, и превратятся в моих беспомощных сексуальных рабынь, исполняя самые безумные мои желания, которые представляли бы собой все виды петтинга, поскольку это все, чем мне довелось заниматься. Гретхен, казалось, и понятия не имела, что интересовала меня, и вообще говорить могла только о Тони Дегане. Я не представлял, как составить для нее коллекцию песен, которая, типа, очаровала бы ее, так что я решил отложить приглашение на выпускной вечер и стал ждать, не очарует ли моя персона сердца еще пары-тройки ни о чем не подозревающих дам.
На занятиях школьного оркестра, которые, как я говорил, оказывались для меня всего лишь еще одним поводом для смущения, были только эти нескладные девчонки из Макколи. Еще там были совершенно заторможенные музыканты. Но среди всех этих ужасающих бифокально-очковых типов нашлась одна девушка, совершенно прекрасная: Сьюзи Ли Силер. Притворяясь, что играю на ксилофоне, я сидел позади Сьюзи Ли Силер — кларнет, брюнетка, высокая, очень высокая, и в свои семнадцать уже прекрасно осведомленная в вопросах секса, что можно было вывести из того, что домой она не ходила пешком, а ездила на пассажирском сиденье какого-нибудь проржавевшего «камаро» или «файерберда», положив ноги на приборную панель — на приборную панель! — что для меня означало, что она и длинноволосый владелец автомобиля уже занимались этим, потому что, — да ладно, посмотри, ее ноги на приборной панели, — и на занятиях, сидя за ней, я смотрел, как перекрещиваются тонкие лямочки ее бюстгальтера, просвечивающие сквозь форменную белую блузку, и нашептывал: «Доктор Фэнг, Доктор Фэнг, ты под чарами доктора Фэнга», зная, что как только Сьюзи Ли обернется и моргнет — всего лишь разочек, — она навеки окажется во власти злых, развратных чар ужасного доктора из почти порнофильма.
У меня не было знакомых девчонок, кроме Ким и Гретхен, и как я говорил, у меня никогда не было настоящей подружки, поэтому, чтобы занять то время, когда я не смотрел ужастики, не подвисал с Родом и не дрочил на фотки Сьюзи Ли из школьного альбома, который спер у младшей сестры Элис, а Сьюзи Ли состояла во французском клубе и волейбольной команде, и там был один снимок, где она подпрыгивает, чтобы ударить по мячу, и ее голые длинные ноги, как лезвия волшебных ножниц, разрезают воздух и мое сердце, о, мое сердце, чик, чик, — в общем, чтобы занять время, я спросил у мамы, можно ли мне начать снова подстригать соседские газоны, как прежде, и она сказала, что можно, лишь бы это не мешало учебе; так я и сделал, я стал стричь газоны, качая головой в наушниках под Mötley Crüe или Guns n' Roses, или Slayer.
В конце квартала, за поворотом, жила девчонка на год младше меня по имени Керри Стипл, которую все называли шлюхой, потому что родители посадили ее на противозачаточные таблетки в восьмом классе, и все знали, что она на таблетках, потому что однажды на уроке домоводства упаковка выпала у нее из сумочки — так рассказывала Ким, — и из-за того, что она уронила таблетки, многие стали думать о ней плохо, потому что казалось, будто Керри вроде как хвастается, а еще ходили слухи, что до того, как она стала принимать таблетки, ее уже два раза обрюхатили, что мне казалось полной ерундой, поскольку никаких детей у нее не было, но это просто чтобы дать вам понять, как много мне было известно об абортах и презервативах, и таблетках, и обо всех этих штуках, связанных с сексом. Кэрри Стипл обычно сидела на желтом пластмассовом садовом стуле прямо на лужайке перед домом и наблюдала, как я стригу соседский газон, и на ней не было ничего, кроме ярко-желтого открытого купальника, хоть был уже типа октябрь, и она была такая юная, младше меня, и не слишком развитая — в смысле, грудь у нее была плоская, как разделочная доска, и единственное в ней, что имело хоть какую-то форму, был ее огромный покатый лоб. Плечи ее всегда были усыпаны ярко-красными веснушками. Волосы каштановые, грязные, длинные и какие-то свалявшиеся. Она все время сидела на своем желтом стуле, в фиолетовых очках от солнца, слушая какую-нибудь Полу Абдул или Мадонну, или кого там еще, постукивая в такт ногой, и если честно, вот это ее сидение пугало меня до чертиков. Однажды, когда я смотрел на нее, она не положила ногу на ногу, как обычно, и я увидел мягкие складки ее половых губ, плотно облегаемые желтой тканью, и едва заметную линию черных волосиков, и почувствовал одновременно тошноту и возбуждение. В тот раз, я помню, газонокосилка наехала на камень или что-то в этом роде и внезапно дернулась вперед, и в ушах моих орала «Металлика», и я поднял глаза, и Керри Стипл сидела на стуле в своем крошечном желтом купальнике, наклонившись вперед и упершись локтями в колени, и она глядела прямо на меня, и мне показалось, что губы ее шевелятся, и я сказал громко, вслух: «Чего?», выключая газонокосилку, и она откинула с лица свои свалявшиеся волосы и сказала: «Сними очки», и я не понял, что она говорит, и она снова сказала: «Давай, сними очки», и я сказал: «Мне работать нужно», и включил газонокосилку, и закончил с лужайкой Фостеров, ни разу не посмотрев больше в ее сторону.