Кивнув, я вошел в дом за ним следом, и мы направились в кухню. Он выудил еще одну банку «Биста» из холодильника и вручил ее мне, вот так просто, как будто мы, я и он, регулярно выпивали вместе.
— Постой минутку — тебе нужен бокал? — спросил он.
— Нет, из банки нормально, — сказал я, чувствуя себя страннее и неудобнее, чем когдалибо. Я последовал за ним к кухонному столу, и мы уселись друг напротив друга. Он стал приглаживать редеющие волосы и странно мне улыбаться.
— Значит, только мы вдвоем. Только мужики, — вздохнул он. — Только мужики. Холостяки, — сказал он.
— Точно, — сказал я.
— Слушай, сколько вы с Гретхен уже знакомы? — спросил он, вроде как удивляясь собственному вопросу.
— С седьмого класса, — ответил я.
— Точно-точно, вы же были вместе в команде по математике, да?
— Да.
— Вперед, команда по математике! — проскандировал он. — Хорошее было время, а?
— Наверное.
— Вас, ребята, было не остановить, а? Вперед к победе!
— Точно, — сказал я.
— А что случилось с тем китайским мальчиком из вашей команды?
— Грегом? Он был филиппинец, — сказал я.
— Да, с тем мальчиком. Великолепный был мальчик. Так что с ним случилось?
— А, знаете, в старшей школе учится, — сказал я, делая большой глоток из банки.
— Да, в старшей школе, — сказал мистер Д. — Слушай, помнишь, вы вышли в полуфинал и мы все поехали в Спрингфилд?
— Ага.
— И миссис Д. всем вам сделала футболки с надписью «Победители полуфинала математической олимпиады», а вы не выиграли, но все равно все носили эти футболки?
— Да, забавно было.
— Да, — сказал мистер Д. — Забавно было. Помнишь, мы остановились на стоянке для грузовиков, и та маленькая девочка — как ее?
— Андреа?
— Андреа не хотела возвращаться в машину, потому что очень расстроилась из-за того, что вы проиграли.
— Да, — сказал я, — странная была девочка.
— Ну, это все ее родители, — сказал мистер Д. — Они от нее слишком многого требовали, понимаешь? А мы всегда хотели только, чтобы вы старались, верно?
— Верно.
— Эта бедная девочка, ну, она была, что, в седьмом классе? — спросил мистер Д.
— В седьмом, точно, — сказал я.
— И ее родители, наверное, очень сильно давили на нее, раз она так расстроилась.
— Точно, — сказал я.
— Ну и, — улыбнулся он, кивая, — миссис Д. успокоила ее и, хотя Андреа и была в седьмом классе, усадила ее к себе на колени, и мы поехали домой, и вы все с таким пониманием к этому отнеслись. Ты никому не рассказывал об этом, да ведь, Брайан?
Я никому никогда не рассказывал об этом дне. Не знаю почему, но только никогда и никому.
— Нет, — сказал я. — Никогда не рассказывал.
— Я не знал, что этот день станет одним из лучших моих воспоминаний, — продолжил он, по-прежнему улыбаясь и кивая. — Никогда не знаешь. В этом вся штука. Ты никогда не знаешь, какое время будет для тебя важным потом, когда пройдет.
— Да уж, — сказал я, чувствуя себя все более идиотски с каждой гребаной минутой. — Наверное.
— Поэтому не надо беспокоиться. Надо просто быть счастливым, когда можешь.
— Неплохо звучит, мистер Д., — сказал я. — Слушайте, я, наверное, домой пойду. Я позвоню Гретхен попозже.
— Брайан? — прошептал мистер Д., поднимая голову.
— Да?
— Ты хороший мальчик. На случай, если тебе никто никогда не говорил этого, — сказал он, и я чуть было прямо там блин не расплакался.
Правда заключалась в том, что я был по уши влюблен в Гретхен и хотел пригласить ее на выпускной вечер, но я был слабак, и меня сильно смущало то, что я влюблен в нее, потому что она была толстой, и еще потому, что, ну, я знал, что даже не нравлюсь ей. И не только это, еще она была крупнее меня, физически, и еще потому что в глубине самой честной части своей души я знал две вещи: первое, она все еще влюблена в Тони Дегана, и второе, она может безо всякого труда надрать мне как следует задницу ровно за пять секунд.
Так что правда заключалась вот в чем: до выпускного вечера оставалось два дня, и я думал, что, возможно, пожалею, если пойду с Гретхен. С меня было достаточно того, что я уже пережил в старшей школе, и, ну, вы знаете, все никак не мог приспособиться и все такое, и я боялся, что Гретхен может что-нибудь устроить во время танцев, знаете, например, сломать руку Эми Шефнер. Я не шучу — в смысле, она уже такие вещи делала.
В общем, когда мы с Гретхен катались в «эскорте», я сказал ей, что никого еще не пригласил на выпускной вечер. «Я скорее всего вообще не пойду», — сказал я, надеясь, что она что-нибудь ответит, типа нет-нет, пригласи меня, но вместо этого она сказала:
— Выпускной вечер — это самое шовинистическое мероприятие в мире. Это типа как «слушай, я купил тебе букетик на корсаж, а ты теперь мне минет сделай».
Я кивнул, хотя это было не совсем то, что я думал по этому поводу. Пару минут мы сидели в тишине, затем Гретхен вздохнула и посмотрела на меня.
— Я должна тебе что-то сказать, — сказала она.
— Что? — спросил я.
Она выключила Клэш, или что там играло, и мгновенно я заметил, что она собирается заплакать, и она попыталась улыбнуться и сказала:
— Я почти позволила Тони Дегану трахнуть себя.
— Что?
— Я почти позволила Тони Дегану трахнуть себя. Два дня назад. На заднем сиденье, — сказала она, оглядываясь через плечо. — Прямо перед его домом.
— Господи, Гретхен, ему же лет тридцать, — сказал я.
— Двадцать шесть, — сказала она, и я бы сказал, что она была не столько расстроена, сколько зла. — Дело в том, что это мне даже понравилось, — прошептала она. — Не то чтобы я знаю, конечно, он ведь у меня самый первый.
Я кивнул, потому что а что я мог сказать? Я ужасно переживал за нее и чертовски злился, потому что, ну, я ведь ходил тут с эрекцией каждые десять минут, и ей надо было только попросить.
— Поехали съедим что-нибудь, — сказала она. — Я плачу́.
Так что мы направились к «Хонтед Трейлз». Когда мы припарковались на стоянке, я увидел, как панки и наркоши тусуются у своих тачек, неплохих, дерьмовых, фордов эскортов, эль камино, и абсолютно одинаковых фургонов, отличающихся разве что панковскими наклейками типа Operation Ivy или The Specials.
Я вышел из машины, чтобы купить в закусочной три хот-дога, и когда шел с едой обратно, услышал, как Гретхен заорала: «Говнюк!», и увидел, как она бежит — для своего веса поразительно быстро, — и там, там был Тони Деган, с растрепанными светлыми волосами и в футболке без рукавов с надписью «Мы тупые», и вместе с этой проблядью, Эрикой Лейн, они вылезали с заднего сиденья фургона Бобби Б., смеясь, целуясь и радостно друг друга пощипывая, а Гретхен появилась перед ними из ниоткуда, и прежде чем кто-либо смог остановить ее, она уже молотила Эрику Лейн головой о капот фургона, а Тони оттаскивал ее, в то же время смеясь во все горло, и я подумал, а не подойти ли к Тони и не вмазать ли ему хорошенько, но знал, что никогда не осмелюсь, так что я помог оттащить Гретхен, и она толкнула меня, и я вывалил хот-доги себе на рубашку.
Гретхен пошла обратно к «эскорту» и завела его, а я сказал: «Почему тебе все время нужно вести себя по-идиотски?», и она посмотрела на меня и сказала: «Иди на хуй», и заплакала, и мне тоже захотелось плакать, но она нажала на газ и резко рванула с места.
До дома в тот день я добирался на трех автобусах, и вся рубашка у меня была измазана горчицей.
Я БЫЛ ПОДРОСТКОВЫМ ПОДРОСТКОМ МАРТ 1991
С этой женщиной покончено, потому что она не может любить мою душу
По ком звонит колокол,
Время идет вперед
На уроке по истории мы должны были сделать двадцатиминутный устный доклад на тему «Событие, изменившее Америку», так что мы выбрали бостонского душителя — это была идея Майка, с которым мы сидели за одной партой. Майк был обкурыш или наркот или «торчок» — как называла его моя худющая сестра — и, подобно мне, увлекался металлом и ужастиками. А также курил траву. У Майка были реально длинные рыжие волосы, которые он прятал под воротник форменной рубашки и завязывал резинкой на концах. Была еще пара чуваков типа него, которые пытались отрастить волосы подлиннее, но рано или поздно они капитулировали и оказывались вынуждены все под корень отрезать. Так с этим обстояли дела в католической школе. Можно было бы взъерепениться, ведь если посмотреть на изображения Иисуса — у него же длинные волосы, но никто бы этого не услышал. Только форменная рубашка, форменные туфли, галстуки, надлежащий вид. Под надлежащим видом имелось в виду, что ты должен быть гладко выбрит — никаких усов или бороды — и коротко стрижен. Но каким-то гребаным чудом Майку удавалось избегать брата Карди, солдафона, отвечающего за дисциплину, так долго, что будь он пойман сейчас, все бы пропало. Брат Карди либо добил бы его бесконечными отстранениями от уроков, либо обрезал бы его волосы прямо у себя в кабинете, не отходя от кассы.