— Господи боже, Брайан, ты не можешь вот так вот входить ко мне в комнату. Черт, тебе повезло, что я не дала тебе по яйцам. Я уж решила, что это какой-нибудь извращенец-педофил.
— Ну прости, прости. Я стучал вообще-то, — сказал я, смеясь. — Мы, кстати, давно не виделись.
— Мне было некогда, — сказала Гретхен, возвращаясь к домашнему заданию. Волосы у нее были теперь платиновые, в смысле, розовый почти совсем смылся.
— Да, мне тоже. Я тоже, наверное, был занят. Типа того, — сказал я, нервно глядя в пол. — Ну, я так зашел, проведать тебя.
— Я же сказала, мне некогда, — сказала она как-то зло.
— А, ну ладно, круто. Как Тони? — спросил я, глядя в пол.
— Полагаю, отлично, — сказала она.
— Вы все еще... ну... встречаетесь?
— Типа того, — сказала она. — Когда он звонит мне.
— Конечно. Ладно. Ну, вот собственно, все. Я просто, ну, зашел сказать привет.
— Ладно, — саркастически сказала она. — Привет.
— Ладно.
У двери я остановился и обернулся, улыбаясь. Сложив указательный и средний палец в V, я приблизил их к лицу и снова улыбнулся. «Да здравствует планета Нав-о-нод!» — сказал я.
— Это еще что за хрень? — спросила она.
— Ну помнишь, планета Нав-о-нод и все такое.
— А, да. — Гретхен сделала тот же жест и улыбнулась в ответ. — Да здравствует планета Нав-о-нод.
Уже выходя, я остановился и сказал:
— Эй, Гретхен, ты чем-то занята вот прямо сейчас?
— Я делаю чертово домашнее задание, — сказала она, вздыхая.
— А. — Я постоял еще мгновение, не говоря ни слова.
— А что? — спросила она.
— Ну не знаю, — сказал я. — Может, покатаемся? — Она взглянула на меня и хрен знает почему я почувствовал, что вот-вот заплачу, и подумал: Если она скажет: отвали, я больше никогда не заговорю с ней, это будет конец, потому что тогда она мне никакой не друг и никогда не была им, и она вроде как грустно мне улыбнулась и сказала:
— Я слышала, эта Дори бросила тебя, — и я сказал:
— Да. Бросила.
— Хорошо, — сказала она. — Дай мне только одеться, — и я вышел в коридор и закрыл дверь, чувствуя, как только что Гретхен от чего-то спасла меня. Наверное.
Ладно, решил я в конце концов, пошло все на хрен, стригусь.
Я сидел у Майка, дожидаясь, пока Дори придет за своей чертовой футболкой «Iron Maiden», и сказал себе: Блин, чего я тут рассиживаюсь, как придурок?, и вытащил машинку для стрижки волос, снял с нее пластиковый предохранитель, вставил вилку в розетку и нажал на пуск. Я сидел напротив идиотского коллажа, выигранного Майком в луна-парке, на котором был изображен Рэнди Роадс, бывший гитарист Оззи, ныне покойный, зашедшийся в бешеном соло на гитаре, охваченной огнем. Я поднес машинку к волосам и почти уже приступил, когда вошла Дори. Она огляделась и спросила: «Где Майк?», и я указал в сторону его обитой деревянными панелями комнатки, где он совершал ежедневную процедуру телефонного сюсюканья с Эрин Макдугал.
Дори посмотрела на меня, прищурилась и спросила: «Принес?». Я, кивнув, отложил машинку, вытащил футболку из рюкзака и протянул ей. Мама выстирала ее и аккуратно сложила, решив, что это моя, но футболка все равно почему-то пахла, как Дори. Она взяла ее и сказала:
— Спасибо, что постирал.
— Да не за что. Это мама.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Я в порядке? — прошептал я. — Нет. А ты как думаешь? Я в порядке? — пробубнил я себе под нос.
— Мне это тоже нелегко, — сказала она, глядя в пол. Такая высокая, такая красивая, волосы идеально обрамляют лицо.
— Тогда забудь, — сказал я. — Давай считать, что мы все еще встречаемся.
Дори продолжала стоять, полуулыбаясь, затем покачала головой.
— Мы никогда не встречались. Я должна была встречаться с ним.
— Что, он там снаружи тебя ждет? — спросил я.
— Нет, он за мной заедет.
— Когда?
— Ну не знаю, через десять минут.
— Почему через десять минут? — спросил я.
— Потому что я так ему сказала.
— Но почему ты сказала своему парню заехать через десять минут, если ты живешь в полминуте отсюда?
— Не поняла вопроса, — сказала Дори.
— Почему ты сказала десять минут, если ты только зашла за своей дурацкой футболкой?
— Ну не знаю. Просто сказала.
— Чтобы забрать футболку, хватит и минуты, верно?
— Не знаю, — сказала она, чуть не плача, вроде.
— Так почему ты сказала десять минут?
— Хотела поговорить с тобой и убедиться, что ты в порядке.
— Хотела убедиться, что я в порядке? На это не надо десяти минут.
— Ладно. Я хотела убедиться, что мы по-прежнему друзья, — сказала она.
— О, конечно, мы по-прежнему друзья, — резко сказал я.
— Зачем ты так со мной? — спросила она.
— Зачем ты так со мной? — сказал я, и на глаза у меня навернулись слезы.
— Я не знаю, что мне делать, — сказала она. — Правда. Ты мне нравишься, и Кен мне нравится, и он был моим парнем почти год, так что, наверное, я должна быть с ним.
— Отлично, — сказал я. — Рад за Кена.
— Отлично, — сказала она, вытирая слезы.
— Так почему ты сказала ему десять минут? — снова спросил я.
— Почему ты все время спрашиваешь?
— Потому что, мне кажется, тебе захотелось прийти сюда, а вовсе не ехать с ним.
— Чего-чего?
— Мне кажется, ты не хочешь быть с ним. Ты хочешь быть со мной, но ты трусишь.
— Мне надо идти, — сказала она и стала подниматься по лестнице.
— Дори, постой, — сказал я.
— Что?
— Просто постой.
— Зачем?
— Пожалуйста, — сказал я, и она посмотрела на меня и покачала головой, и взбежала наверх. Я немного постоял, уставившись в точку, где она только что стояла, и мне хотелось расплакаться, и тогда вошел Майк и положил руку мне на плечо, и сказал: «Мне жаль, приятель», и уставился в ту же точку, что и я.
— Майк, — сказал я, поворачиваясь к нему, — сделай для меня кое-что.
— Конечно, что?
— Окажи мне услугу.
— Разумеется, приятель, что ты хочешь?
— Мне нужно, чтобы ты помог мне выбрить на голове полосы.
— Чего? Чувак, это же будет уродство.
— Я серьезно, — сказал я. — Мне нужны полосы на голове.
— Зачем? — спросил он.
— Потому что так поступают друзья, Майк.
— Это будет глупо выглядеть, — сказал он.
— Мне плевать.
— Мне тоже плевать, — сказал он. — Хрен с тобой, я попробую.
Я подошел к столу и вручил ему машинку для стрижки волос, и уселся на металлический складной стул.
И он сделал это за какие-нибудь пять минут, прямо у себя дома, роняя мои волосы на пол меж двух диванов, и не знаю почему, я чуть не плакал, и когда он закончил, это было просто охуенно: по три прямые линии на каждом виске. Я долго смотрел в карманное зеркальце, которое Майк стащил у мамы, и наконец сказал: «Если хочешь, я дам тебе пару баксов». И он сказал: «Просто вспомни об этом в следующий раз, когда мне понадобится занять у тебя денег». И я сказал: «Я не забуду, приятель», и снова посмотрел в зеркальце, и одна из линий на левой стороне была вроде как кривовата, но это ничего, подумал я, наверное.
На следующий день в школе люди обалдели. На первом уроке, религиоведении, брат Лор-бус избегал смотреть на меня, а на втором брат Хэнлан, учитель химии, нахмурившись, покачал головой и сказал: «Не уверен, что такая прическа соответствует понятию «надлежащий внешний вид», и я ответил: «Но она короткая», — и он сказал: «Дело не только в этом», — и сразу же после второго урока меня вызвали к мистеру Грегору, руководителю профподготовки, усатому, с черными зачесанными назад волосами, который объяснял все в терминах какой-то аллегорической футбольной игры, и уследить за ним было невозможно. Он посмотрел на меня и спросил: «У тебя в домашней команде все в порядке?»
— Все отлично, — сказал я, хотя, как я говорил, папа с мамой вот уже месяцы не спали в одной постели. — Все отлично, — повторил я.
Мистер Макгрегор кивнул, сделал какие-то пометки в моем личном деле и отпустил меня. Когда я широким шагом, улыбаясь, вышел из его кабинета, флуоресцентные лампы в коридоре ярко высветили тонкие наголо выбритые полоски на моей голове. Какой-то новичок уставился на меня, вроде как усмехаясь, я послал ему угрожающий взгляд, и он, кажется, испугался. По пути на третий урок меня остановил брат Карди, злодей, отвечающий за дисциплину. На нем была черная сутана с белым воротничком, седые волосы коротко по-армейски острижены, а мясистые руки скрещены на груди, пока он разглядывал меня, качая головой.