– Маришка...
Все, мой стоп-кран сорвало.
– Пошел на хрен! Вон из моей квартиры! Я. Не. Хочу. Тебя. Видеть! Как ты можешь давать мне какие-то советы?! Ты нихрена про меня не знаешь и на твое мнение мне посрать! Это просто не твое собачье дело! У тебя есть своя жизнь вот с ней и разбирайся, а в чужую грязными руками не лезь! У тебя мало своих дел? Нет своих проблем? – парень открыл рот, чтобы что то мне возразить и даже сделал шаг ко мне. А я отпрыгнула от него, сама не ожидая от себя такой прыти. Он застыл статуей, а меня все несло дальше. – Кто ты, мать твою, такой чтобы лезть ко мне? Если считаешь, что из-за того что мы когда в сопливом детстве дружили и вместе сбивали коленки, и это дает тебе право лапать меня, ты, бл*ть, сильно заблуждаешься! Или что, ты считаешь пару раз сопли вытер девке и все, можно юзать?! Если ты считаешь, что расставшись с парнем вчера, я тут же прыгну утешаться в твою койку, ты сильно ошибаешься! Или говорить мне, как мне жить и с кем мне общаться? Ты мне никто и звать тебя никак. Ты такой же как он – для тебя так же ничего не значат твои пустые обещания! Ты уже не имеешь права ни на что – ни на тухлые советы как мне поступать и кого прощать, и когда прощать. Ни на то, как мне дальше жить и с кем жить! И уж точно твое присутствие тут мне нужно, совсем. Мне противна эта гребаная жалость, засунь себе ее, знаешь куда?! – и показала ему неприличный жест в виде среднего пальца, совершенно по-детски, глупо и жалко.
Развернулся и молча ушел.
Одновременно со щелчком закрывшейся двери закончился и мой запал, и мои силы. Устало прислонилась плечом к стене, да так и сползла по ней на пол. Одновременно заболели колено, запястье и душа. Я сделала что хотела, выплеснула всю грязь, выплеснула боль и обиду на невиновного. Сделала больно ему в ответ, чтобы не одной скрючиваться от боли в груди, плюнула в душу человеку, который искренне хотел мне помочь... и мне стало еще больнее. Где найти предел, после которого я перестану чувствовать? После которого меня накроет полнейшее равнодушие и станет на все плевать?
Когда никому не доверяешь, никто и не сможет предать. Моя правда жизни.
Я не могу сейчас вытерпеть даже сострадания. Да уж если честно – я не могу вытерпеть даже присутствия сейчас рядом с собой хоть кого то. Я только хочу увидеть его, хотя бы один раз, увидеть и увериться, что все мной услышанное вчера – неправда, что всего этого не было, что мне примерещилось, что все хотя бы как прежде. И меня это бесит до невозможности, до нервной трясучки, до красной пелены перед глазами. Я ненавижу его и люблю, и все одновременно. Невероятный коктейль чувств и эмоций, и почти до тошноты ощущение противности самой себе. Я всегда так кичилась своей самостоятельностью, уравновешенностью и взрослостью. Глупо звучит, знаю. Особенно от девчонки восемнадцати лет. Но я привыкла нести ответственность за свои поступки примерно лет с двенадцати. И прекрасно знаю, что за свои ошибки надо платить. Я совершила ошибку – доверилась не тому, не разглядела, не прочувствовала, проигнорировала свою интуицию, когда она нашептывала о неправильности принятого решения в тот вечер. Когда слишком настойчиво со мной сближался взрослый парень, слишком быстро и слишком скачкообразно развивались наши отношения. Надо было бежать еще когда началась эта свистопляска с новогодним вечером. Надо было молчать на его сообщения, не принимать звонки, а если и принимать – то говорить исключительно о подготовке, а не развешивать покорно ушки, на которые он честно накручивал километры лапши. Надо бы... надо бы... надо...
Он такой человек – охотник, хищник, и вряд ли может вести себя иначе. Черт, я оправдываю его?! Да, наверное...
Не хочу, не могу верить в то, что меня разложили бы на двоих... это не укладывается ни в какие рамки. Я даже вчера не допускала и мизерной мысли об этом, даже когда не услышала никакого опровержения от Вадима на предложение о подобном от его друга.
Было больно от неразделенной любви? Да.
Было обидно, что мной откровенно говоря, попользовались, да еще и не получив от этого никакого удовольствия. Было стыдно, что оказалась такой бесполезной, бесчувственной и зажатой. Было унизительно услышать об этом, почувствовать его разочарование во мне, и, как итог, разочароваться самой. В себе. И от этого было горько и пусто внутри. Холодно, опять. Одиночество давило почти осязаемой тяжестью на плечи, на грудь. Вакуум внутри не мешал вновь и вновь прокручивать в голове все события. Что забавно, раньше я как то не ощущала, что смогла запомнить все с такой пугающей четкостью. Каждое прикосновение, что мы говорили, как мы говорили, быть может, не дословно, но очень близко к тексту. И только сейчас я начала вспоминать какие то моменты, нюансы, на которые тогда не обратила внимания. Неожиданно пойманный раздевающее-оценивающий меня взгляд тогда в приемной на работе когда я снимала с себя шаль. Немного дольше задержанная в его ладони моя рука и легкое поглаживание его длинными пальцами мое запястье. Все тогда казалось знаками внимания, первыми признаками ухаживания, а теперь – первыми шагами для моего соблазнения, чтобы "опробовать". Мерзко.
Разговор в кафе сейчас казался встречей с извращенцем за полшага до совращения. А уж как он смотрел на меня на новогоднем вечере и как мы там танцевали, так и вообще подготовкой к изнасилованию, если вдруг, я, по какой-то причине, отказала бы ему в интиме.
Совсем некстати вспомнился разговор с Ташей о начале их с Тёмой интимных отношений. И ее смущенная, но вместе с тем мечтательная улыбка. И ее признание, что принадлежать любимому мужчине для нее по кайфу. И то, как часто они оставались у меня в квартире, наедине, понятное дело для чего...
Я с силой стукнулась головой о стену, в голове зазвенело, четко попала по набитой вчера шишке. Застонала от боли и пережидала полуобморочную пелену перед глазами, но это хоть как то привело меня в чувства. Хватит! Пора вставать и что-то делать. Мне надо что то делать, иначе я сойду с ума. Не могу больше копаться в себе. Не могу больше думать о нем. Не могу больше вспоминать о нас. Не хочу больше чувствовать. Принятое решение камнем давило на сердце.
Понедельник. Утро. Начало.
Я никогда особенно не красилась. Вообще желания привлекать к себе излишнее внимание как такового не появлялось. Но сейчас план был прост – нарисовать маску на лице, выбрать себе отрешенно-холодное выражение и полностью соответствовать ему. И удержать все те умозаключения, к которым я пришла вчера вечером и этой ночью. Я не спала ни минуты. Я думала, как бы ни пыталась запретить себе это бесполезное занятие. Но... не получилось.
Сначала обжегший, а потом давным-давно холодный чай в кружке. Потом ванна с горячей проточной водой. Хоть слез больше не было и на том спасибо. И мысли-мысли-мысли...
Все глубже в себя, все отрешеннее ото всех, все сложнее держать невозмутимость на лице и все труднее отвечать на бесконечные вопросы "Что случилось?", и "Мар, что с тобой?" в различных вариациях от окружающих и с различной степенью интереса и любопытства. И неизменный ответ "Все хорошо". И ледяная пустота внутри.
Таша и Тёма приедут через неделю. У меня есть неделя.
Среда. Утро. Начало.
Народ перестал подозрительно коситься. В том, что я учусь в техническом вузе с минимум женского населения, есть свои неоспоримые плюсы. Парни оставили меня в покое. За что была им искренне благодарна.
Суббота. Вечер.
Нет ничего сложнее, чем строить из себя то, к чему и близко не имеешь никакого отношения. Сложно общаться со всеми и ни с кем, раздражаясь не только от общения, но и от присутствия кого-либо поблизости. Даже не так – присутствие кого-либо рядом бесило до черных точек перед глазами. Но намного сложнее приходить домой и отворачиваться от зеркала, было противно смотреть на себя, на то, во что я превращалась. Врать самой себе не получалось.
Мне все также было больно и тоскливо. Я врала маме по телефону, что безмерно загружена учебой и работой и нет у меня ни одной свободной минутки на визит к ним домой. А потом и вовсе ссылаясь на плохую связь, прерывала разговор. Я почти не ела, спала по паре-тройке часов за ночь, скорее просто проваливаясь в забытье, чем отдыхая. Я злилась на саму себя, я расколошматила с десяток тарелок и тяжеленную стеклянную конфетницу, я бесилась, что не могу выкинуть глупую любовь, я не уважала саму себя, и по тридцать раз проверяла телефон на наличие звонков и сообщений, я разорвала на звенья и снова собрала подаренный Вадимом браслет. Закрываю глаза ночью и против воли вижу голубые глаза, внимательно смотрящие на меня. Чувствую вкус его губ, помню его запах. Наваждение, сумасшествие, одержимость. Один раз услышала в коридоре института такой же рингтон как у Вадима, и забыла, как дышать. А когда смогла, наконец-то, вдохнуть вязкий воздух, закружилась голова и вдруг стало очень жарко, сердце застучало в горле, и жалкий скулеж в холодную стену под моей мокрой щекой, и не держащие меня онемевшие ноги. Слава Богу, никого не было рядом.