Моё лицо побледнело от страха. Мишка это заметил.
— Да ты не бойся! — стал успокаивать он меня. — В чемодане же ужи.
— Какие жеужи? — спросил я, слегка заикаясь.
— Не жеужи, а ужи, обыкновенные ужи. Четыре штуки. Два ужа основных, а два ужа запасных… на всякий случай…
— Ах, ужи!.. — сказал я, вытирая со лба теперь уже горячий пот. — А они действительно ужи?
— Вот Фома неверующий. Я же их в живом уголке брал. Даже расписку юннатам дал: «Взято четыре ужа на одну ночь… Киселёв».
Я подумал, что лучше, если бы Мишка не дал расписку, а взял её у юннатов: «Выдано четыре ужа. Юннаты».
— А как же мы будем этих ужей воспитывать?
— Для начала поужинаем с ними за компанию, — объяснил Мишка, — а потом завалимся вместе спать.
— А у нас сегодня на ужин блинчики с мясом, — сказал я. — Разве ужи едят блинчики?..
— И у них и у нас сегодня на ужин будет молоко, — заявил Мишка. — А сейчас ты сделаешь вот что…
Выслушав Мишкину инструкцию, я вскочил с гамака и без всяких обычных отговорок в панике побежал на веранду, где мама уже накрывала стол к ужину. Расчёт у меня был простой. Мне казалось, что папа и мама в «молоке» и в нашем желании «пораньше лечь спать» обязательно заподозрят что-нибудь неладное.
«Это подозрительно! — скажет мама. — С чего это ты вдруг отказываешься от своих любимых блинчиков и просишь молока?.. Это подозрительно…»
«Да, да! — поддержит папа маму. — То их в постель никак не уложишь, а то они в семь часов собираются спать, видно, они опять что-то с Мишкой затеяли…»
«Никакого молока!» — скажет мама.
«А спать вы ляжете вместе со мной, — скажет папа, — вот здесь, на веранде».
Но на веранде, к моему ужасу, всё произошло совсем не так, как я ожидал. Никто не насторожился. Ни у кого ничто не вызвало никаких подозрений. Даже наоборот. Мама, например, сказала:
— Два стакана молока? Почему так мало вы просите, возьмите четыре!
А папа сказал:
— Хотите уже сейчас лечь спать?.. Ну что ж!.. Тем лучше! Тем лучше! Чем раньше вы с Мишкой ляжете спать, тем лучше будет и для вас и для нас…
«Боже мой! — подумал я, стоя как дурак на веранде с четырьмя стаканами молока на тарелке. — Если через десять минут выяснится, что Мишка по ошибке принёс в чемодане всё-таки не ужей, а каких-нибудь ядовитых змей, так папа пожалеет о том, что он сейчас мне сказал».
— Тогда, значит, спокойной ночи, мама, — сказал я дрогнувшим голосом. И здесь я не выдержал (кто знает, может быть, мы с ней прощались навсегда). Я подошёл к маме и поцеловал её в щёку, держа в руках эти четыре предсмертных стакана с молоком. — И тебе спокойной ночи, папа, — сказал я, целуя и папу в щёку.
А своей сестре я только кивнул на прощание головой. Растяпа! Сидела рядом и не могла ничего подслушать. А ведь если бы подслушала, могла бы, в интересах всего человечества, наябедничать папе с мамой про змей и тем самым предотвратить гибель двух будущих отважных путешественников.
Простившись со всеми, я решил всё же ещё немного постоять. А вдруг произойдёт чудо и кого-нибудь в самую последнюю секунду осенит подозрение. Прошло пятьдесят или даже шестьдесят самых последних секунд. А я всё стоял со стаканами молока на тарелке.
— Ты чего? — опросил папа.
Я где-то читал, что перед смертью люди обычно просят за что-нибудь прощения. Ничего не поделаешь, придётся на всякий случай попросить. Я сказал:
— Папа и мама, вы простите нас с Мишкой, что мы съели ботинки и чуть не сожгли дачу…
— Боже мой! — сказала мама. — Я и забыла про это.
— Я не сержусь! — сказал папа. — Какие пустяки!
«Пустяки?.. Конечно, пустяки… По сравнению с нашей гибелью…»
Всё!.. Больше мне ничего не оставалось делать, как глубоко вздохнуть, развернуть плечи и твёрдой и нетвёрдой походкой направиться в свою комнату.
— Спокойной ночи, — сказал Мишка всем, присоединившись ко мне.
Мы подошли с ним к двери. Я постоял в нерешительности, потом открыл дверь и вошёл в свою комнату, как в могильный склеп.
Когда я вытащил из-под кровати свой чемодан, в котором был Мишкин чемодан со змеями, Мишка сразу ясе хотел извлечь свой чемодан из моего, но я наступил ногой на крышку.