— Спрашиваешь, — ответил я.
— Сразу набело?
— Как же тебе — сразу! — возмутился я. — Попробуй напиши сразу такое письмо… Сто черновиков исписал!..
— И черновики кровью писал? — спросил Тулькин опять не своим голосом.
— Конечно, — сказал я.
— Так ты, значит, всю кровь исписал?
— Всю, — сказал я.
Тулькин взял мою руку и стал внимательно рассматривать мои кровеносные сосуды.
— А что же тогда у тебя течёт?
Я пожал плечами.
— Не знаю, — сказал я. — Что-то течёт…
— Интересно… — прошептал Тулькин, снова впиваясь глазами в письмо. — А когда похищаться думаешь?
— Сегодня вечером. После ужина. Часов в восемь.
Тулькин уже размахнулся, чтобы скрепить рукопожатием своё согласие, но так и застыл с поднятой рукой.
— В восемь не могу, — сказал он. — Сегодня в восемь интересная передача по телевизору. Шпионский фильм. Давай в девять.
Для меня не могло быть никакой речи об отсрочке, поэтому я разозлился и сказал:
— Да ты знаешь, что здесь после ужина будет твориться?
— Что будет твориться? — спросил Тулькин.
— Папа с мамой сразу же панику поднимут! Все соседи выскочат на улицу! Забегает милиция. Из угрозыска привезут штук десять ищеек! Корреспонденты понаедут из Москвы с фотоаппаратами! Собаки бегают! Милиция в свистки свистит! Корреспонденты своими аппаратами щёлкают! Папа с мамой несут за меня выкуп! Ищейка нюхает мой пиджак и бежит в сторожку на кладбище! Меня находят связанного и с кляпом во рту! Все кричат «Урра!», обнимаются и плачут от радости! Все меня спрашивают: кто меня украл? Я говорю: «Я не знаю. Все были в масках!» Меня фотографируют! Мой портрет появляется в «Неделе»! А ты в это время будешь сидеть дома и смотреть свой телевизор!
— Пожалуй, ты прав, Завитай, — сказал Тулькин с горящими глазами. — Такое по телевизору не увидишь!
— Конечно, не увидишь! А бросишь письмо, беги к себе домой, выноси на улицу стул и сиди и смотри себе!..
Тулькин размахнулся и уже хотел скрепить рукопожатием наш союз, но почему-то не скрепил, а задал следующий вопрос:
— А ты почему так мало за себя просишь?
— Как — мало?.. Шесть тысяч! Сколько машина «Москвич» стоит.
— А ты всё-таки человек…
— Да я же это не из-за денег делаю! — ещё больше возмутился я. — Я же это всё из-за любви! Я же просто хочу прославиться! А деньги все обратно папе верну.
— Это ещё из-за какой любви? — возмутился Тулькин ещё больше меня.
— Из-за любви… к Тане Кузовлевой, — прошептал я. — Чтоб она на меня внимание обратила. Девчонки знаешь как на знаменитых внимание обращают!
— Ах, из-за любви?.. — разочарованно протянул Тулькин. — Ну, если из-за любви, — ещё раз повторил он, — то я тебе не помощник… Ненавижу этих девчонок! — Тулькин прямо затрясся от ненависти. — Да я лучше пораньше спать лягу… — сказал Тулькин, продолжая весь трястись, как отбойный молоток.
Это был намёк со стороны Тулькина, и я решил этим намёком воспользоваться.
Я ещё раз достал из кармана коробочку с таблетками и стал их снова пересчитывать.
— Значит, так… Открываю тайну про бритву и даю две таблетки на два шпионских, цветных, детективных сна…
Тулькин с такой неохотой отвернулся от содовых таблеток, что, как мне показалось, у него даже шея заскрипела.
— Я и без твоих таблеток могу во сне увидеть что захочу. — Но никакой правды в его голосе не было. — И можешь мне не рассказывать, — продолжал он, — как ты бритву моего отца тупишь. Пусть он меня хоть ещё раз выпорет, а я тебя всё равно подкараулю. Узнаешь ещё, какой я сыщик. А из любви к девчонкам я помогать ни за что не буду. Если бы из ненависти, я бы тебе ещё помог, а из-за любви ни за какие… — он, конечно, хотел сказать «таблетки», но пересилил себя и сказал, — ни за какие… коврижки, даже если бы меня не ты, а твой брат попросил — всё равно бы не стал помогать.
Если бы Тулькин не сказал, что из-за любви он мне не поможет, а из ненависти с удовольствием, может, мне пришлось бы искать четвёртого сообщника, но когда он сказал, что из ненависти он бы ещё помог, тогда я высыпал на ладонь ещё две таблетки питьевой соды (всего, значит, на четыре серии детективных шпионских цветных снов) и сказал:
— Ты мне будешь помогать из ненависти к ней!
— Это как же? — не понял Тулькин. — Помогать из ненависти?
— А вот так же, — начал я своё, может быть, самое сложное и унизительное объяснение в своей жизни. — Я кто такой? — спросил я Тулькина.
— А кто ты такой? — спросил меня Тулькин.
— Я шалопут! — сказал я твёрдо. — Шалопут!