Вообще-то пробуждение в компании незнакомого мужчины, которому по силам стрелять по-македонски даже из гранатометов, может быть опасным. Но, во-первых, Эшли уже где-то видела эту загорелую физиономию — кажется, на каких-то очередных учениях. А во-вторых, знакомый незнакомец глядит на нее с таким опасливым интересом, словно сам не знает, драпать ли подальше или погодить.
— Кхм, — говорит наконец он, — привет. Я не то чтобы в претензии, не подумай. Но если у тебя вдруг есть какие-то объяснения, ну, и желание их мне дать, то, в принципе, я готов. Но я без претензий, ага.
Эшли вспоминает цепочку событий, которая привела ее на этот самый диван под мягкий плед, и вдруг ей становится невыносимо жалко себя, что случается с капитаном Уильямс не чаще одного раза в пять лет. Ее большие глаза наполняются слезами, и Эшли быстро отворачивается и с независимым видом утирается предплечьем.
Джеймс Вега вздыхает. Он уже знает, что его ждет. Неизвестно почему, но именно его выбирают конфидентом люди, которым нужно срочно излить душу. Джеймс уже задавался вопросом, что в его брутальной внешности может вызывать бесконечное доверие, так и не понял, но смирился. Курсантки приходили к нему поплакаться на сложную программу и парней-козлов. Суровые парни из отряда «Дельта» рыдали у него на плече. Стив Кортез сначала бегал к нему с жалобами на мужа, а потом… а потом все стало совсем плохо, и снова рядом оказался Джеймс Вега, надежный, как пружина от дивана. Он привык. Но женщины с обалденными ногами и подготовкой спецназовца еще не залезали к нему на балкон и не отрубались прямо там. Так что Джеймс тихо надеялся, что, быть может, в этот раз сценарий немножко изменится.
Но не всем надеждам хороших парней суждено исполняться.
Адмирал Андерсон подтвердил бы это.
Джеймс вздыхает, достает из бара бутылку водки и ставит на стол.
— Рассказывай, епта, что там у тебя стряслось…
*
— Повтори.
— Что, блядь, повторить тебе?
— Все, а то я что-то не расслышал.
— Все ты расслышал.
— Ну, может мне уши взрывом повредило, потому что поверить в такую хуету я не могу. Шепард, ты свалила сюда из-под домашнего, блядь, ареста, потому что у тебя в плейлисте включилась «Runaway»?!
— Блядь, ну Заид, я же тебе говорю, не только из-за этого! Просто все сошлось одно к одному. И Лиара прислала инфу, и до суда оставалось время, а я ж тебе типа задолжала Видо, так что думала: обернусь по-быстрому, хули тут тянуть. Но все равно было как-то стремно, и я хотела, чтобы мир подал какой-то знак, а тут как раз заиграла «Runaway», и я решила…
— Шепард, — с нежностью говорит Заид, — ты самая ебанутая из всех, кого я знаю. А ведь я часто трусь на Омеге, заметь.
— Массани, а может, ты потом признаешься мне в любви? Сначала надо вылезти из этой дыры, мне как-то неохота сдохнуть в сраном забое! Вечно, блядь, с тобой вляпаешься, то в завод, то в шахту! Мои искать меня не будут. По крайней мере, здесь.
— Шепард, ты ж у нас биотик. Может, раскидаешь завал?
— Вот только не надо вот этого «тыжбиотик», ага! Я тебе кто? Подопытная Ноль? Горный, блядь, лазер? Исключено. И мой усилитель сдох. И вообще половина систем отказала, походу. Найду потом этого кварианца и запихаю ему руки в жопу.
— Отказала? А это что за хрень?
Заид невежливо тычет пальцем в грудь Шепард. Та переводит взгляд ниже и видит кнопку, похожую на голубику на ягодном мороженом. Кнопка слабо светится.
*
Советница Тевос нервно барабанит пальцами по столешнице в своем прекрасно обставленном кабинете. Со стен на нее смотрят картины лучших художниц Тессии. Мебель, светильники и техника идеально гармонируют друг с другом. Лазурного цвета обивка сделана на заказ. Из динамика на стене с тщательно выверенной громкостью льется музыка — струнные, азарийская классика.
В конце рабочей недели, которую советница проводит преимущественно в кабинете, Тевос хочет большую кружку пива, вяленую рыбу, тоже большую, теплый халат вместо своего дизайнерского наряда и режиссерскую версию «Флота и флотилии» со всеми вырезанными сценами. А иногда и какую-нибудь черную криминальную комедию — отдохнуть душой после ударного труда на благо галактического сообщества.
Тевос — вечный миротворец, любительница компромиссов и олицетворение дипломатии. Именно поэтому к выходным ее душа требует крови и разрушений, как молодой кроган. Возможно, поэтому она связалась с…
Тевос вздыхает и с силой дергает себя за кончик гребня. Ситуация зашла слишком далеко. Во всех смыслах. И если уж ты можешь разрешать проблемы мирового масштаба, то со своими, маленькими и личными, должна справляться одной левой. Это в теории. На практике все обычно сложнее.
Вызов идет долго, неприлично долго даже с учетом расстояния. Походит, что Тевос намеренно и показательно игнорируют. Но она не стала бы советницей азари, если бы не воспитала в себе твердокаменное терпение.
Наконец рябь на экране меркнет, и перед Тевос предстает во всей своей хищной красе владычица Омеги, Ария Т’Лоак. Она злится так, что кровь бросается в лицо, из-за чего фиолетовые щеки Арии наводят на мысль о чернике. Плотоядной чернике, которая съела с потрохами уже трех биологов.
— Ну, привет, кукусик, — говорит Ария и ехидно скалится. — Какими судьбами? Не все сказала в прошлый раз?
— Ария, я была неправа. — Тевос говорит это быстро в отчаянной попытке покончить с извинениями сразу. В отчаянной, но тщетной попытке.
— Да, блядь, неужели? А если подумать? А может, все-таки не будешь торопиться, а? Может, ты послала меня в самую глубокую жопу, которая найдется в галактике, не потому, что тебе ударила в голову моча? Может, у этого были, блядь, многочисленные уважительные причины? Может, принципы высокой дипломатии теперь требуют слать любовниц нахер? А? А?!
— Ария, — в последний раз Тевос так тщательно подбирала слова, когда объясняла Дину Кормаку, почему заявку волусов на вступление в Совет отвергли в двенадцатый раз, — я хочу попросить у тебя прощения. Я вспылила. Я не должна была говорить того, что сказала…
— Это ты про какой момент? Когда я должна была идти нахер или когда ты ебала мои блядские амбиции тварью бронированной?
— Про оба, — Тевос чуть сжимает челюсти, но понимает, что в общем и целом заслужила не самый любезный прием. — Про оба этих момента. И еще несколько других. Перечислять не буду.
— Охуеть. Где-то сдохла бронированная тварь. И ты хочешь сказать, что позвонила мне только за этим? Сказать, что ты самую малость погорячилась?
— Ну… вроде того.
Ария вглядывается в лицо Тевос. С этим взглядом не сравнится ни один рентген в мире и ни один детектор лжи. Потом Ария коротко ухмыляется. Тевос чувствует, что у нее вспотели ладони. В последний раз у нее потели ладони, когда в интернате маленькая Тевос стояла на стреме, пока ее подружка перекодировала журнал успеваемости.
— Что, госпоже советнице надоело страдать в одиночестве в своих шикарных апартаментах в пентхаусе? А как же шариться по дому в уебищных пушистых тапках и смотреть «Флот и флотилию» в сто пятый раз?
— У меня нормальные тапки.
— Тевос, это ебаный ужас, а не обувь, и это знают все. И ты тоже.
— Ну, хочешь, я их выброшу? — покорно предлагает Тевос, хотя внутри у нее все сопротивляется этой жертве. Она любит эти тапки. Она утешается ими в трудную минуту. Но иногда приходится идти на отчаянные шаги.
Вот «Флот и флотилию» она не удалит ни за что на свете!
— Совсем ебанулась. — Ария качает головой. — Когда я тебе говорила, что носить, а что не носить? Можешь напялить хоть старые говнодавы, это, блядь, не мое дело.