— Вон они!
Впереди, в километре, по серпантину карабкался наверх караван из четырех джипов: впереди шли три японских, а замыкал шествие знакомый ковригинский «тигр».
— Чего будем делать, Такуя?
— Давай за ними, Ганин! «Чего делать»…
Через минуту мы оказались в поле зрения джипов, поскольку подъехали к началу подъема, лишенного сколь — либо существенной растительности, и были как на ладони видны тем, кто захотел бы полюбоваться на потрепанный ганинский «талант» со своего горного высока. То, что Коврига не преминул воспользоваться этой возможностью, нам с Ганиным стало понятно уже через пять минут, когда мы наконец-то вскарабкались по серпантину на дамбу.
На нее выводил короткий тоннель, и, как только мы выехали из него, слева раздался гул восьмимоторного бомбардировщика, в моем окне померк свет, и на нас всепожирающим монстром прыгнул ковригинский «тигр». Слева от выезда из тоннеля была площадка, на которой, видимо, этот гад и притаился. Трех тонн советского танкового металла было вполне достаточно, чтобы оставить и от «таланта», и от его незадачливых пассажиров мокрое место, и как этого не случилось, известно одному только Ганину. Он вдавил педаль газа в пол, его бедный «талант» заголосил профессиональной плакальщицей, совершил аллюрный прыжок вперед, и оставшийся без добычи «тигр» ткнулся в обложенную ржавым пока еще дерном насыпь справа от выезда из тоннеля.
Впереди нас открылась двухсотметровая бетонка, проложенная поверху новенькой дамбы и заканчивающаяся тем же, чем и начиналась — тоннелем; посередине с правой стороны возвышалась небольшая бетонная аппаратная, из которой, как нетрудно было догадаться, осуществлялось управление воротами дамбы; слева серело неприглядное в прохладной апрельской хмари водохранилище, а слева открывался роскошный, вид на ущелье, речушку и северную окраину туристического городка Дзёзанкей, известного по всему Хоккайдо своими горячими источниками и не менее горячими кабаре, где поочередно русские, бразильские и филиппинские девицы трясут ногами и другими выдающимися частями своего обнаженного тела перед нашими похотливыми бизнесменами, готовыми платить за пиршество своей и чужой плоти бешеные деньги.
— Чего теперь? — повернулся ко мне Ганин, остановив машину посередине памятника славной архитектурной деятельности хитроумного депутата Тануки.
Я оглянулся: Коврига не спеша, в несколько заходов, развернул свой неповоротливый броневик в нашем направлении, включил все имеющиеся на его грозном черно — буро — зеленом фасаде фары и помчался на нас с тем же грозным рыком, который мы слышали двадцать секунд назад.
Дожидаться моего ответа Ганин не стал: он деловито включил задний ход, пробормотал что-то типа «Сейчас поглядим, у кого из нас гидрач круче!» и погнал навстречу Ковриге. Я посчитал излишним комментировать выбранный им вариант нашего спасения, полностью положившись на ганинское мастерство, русский авось и на всякий случай зажмурившись. Рев двух неравных моторов, скрежет тормозов, удар о бордюр, высокий подскок, в сотню раз выросшая в одно мгновение сила гравитации — все это слилось в моей голове в один сплошной кошмар. Когда открыл глаза, передо мной открылась живописная картина. Мы стояли на выезде из тоннеля. Ковригинский «тигр» уменьшился на треть и стоял теперь упершись своим грозным рылом в угол бетонной аппаратной посредине дамбы. Капот его задрался на оказавшийся неприступным домик, сам он весь перекосился из-за того, что большая часть корпуса въехала на пешеходный тротуар, и заднее левое колесо продолжало исправно крутиться в воздухе, что демонстрировало уникальную автономную трансмиссию этого страшного гибрида дорожного катка и броненосца.
Из «тигра» на шатающихся ногах выбрался Коврига. Он прищурился в нашем направлении, а затем оглянулся назад, на тоннель у себя за спиной. Ганин посмотрел на меня, затем — на Ковригу:
— Ну что, Такуя, утюжком? — Ганин включил первую передачу и поиграл газом.
— Не сильно только, он нам живым нужен, — ответил я ему.
Но пленения мятежного Ковриги не состоялось. Из черного зева встречного тоннеля на полном ходу вылетел белый «лэнд — крузер». Ганин тут же передумал трогаться, и мы стали наблюдать, как джип подкатил к Ковриге, как Коврига начал что-то говорить в раскрывшееся окно и как он явно был недоволен тем, что левая задняя дверь «крузера» открылась и те, кто сидел в салоне, силой потащили русского медведя вовнутрь. Как только дверь за разочарованным Ковригой захлопнулась, джип заревел и безо всякого разворота, простым задним ходом помчался к тоннелю и скрылся в нем в поэтике обратной киносъемки.