— А почему в порт? Вы что, уже накопали что-то на покойника?
— Так точно! — Сома вскинул руку к непокрытой голове, и по вспыхнувшему внезапно пионерскому огню в его глазах я понял, что накопал что-то про покойничка именно он. — Сразу после команды полковника Нисио мы приступили к обходу всех российских судов в порту для проверки наличия членов экипажа.
— И как? Где кого в наличии не оказалось?
— Капитан траулера — морозильщика «Юрий Кунгурцев» господин Титов сообщил нам, что его матрос Ищенко вчера вечером ушел в город и до сих пор не вернулся. На других судах все на месте.
Опознание провели?
— Никак нет, не успели еще. Господин майор поехал на судно с фотографией. А потом уже капитана и коллег попросил проехать к нам. Так мы на моей машине поедем, господин майор, да?
Информация — Сомы о том, что покойник, скорее всего, идентифицирован, внесла в мои наполеоновские планы коренные изменения. Нужды немедленно мчаться на место убийства у меня теперь не было, но зато появилась острая потребность как можно быстрее попасть на судно, названное в честь неизвестного мне Юрия Кунгурцева (надо Ганина спросить, кто это такой), и попытаться не дать Ивахаре ухватиться в одиночку за скользкую узду строптивого коня следствия.
— Вы знаете, сержант, давайте-ка подъедем к этому «Кунгурцеву», а оттуда уже на место, хорошо?
— Слушаюсь, — обрадовался Сома всеми своими ушами, и по излишку детского азарта в его дисканте я понял, что жестокосердный Ивахара нарочно услал его возиться со мной, чтобы парень не смог задаваться непосредственно на том судне, на котором он лично обнаружил пропажу матроса. Мое предложение проехаться прямиком до судна его заметно обрадовало, поскольку теперь он спихнет на меня эту инициативу и грозный Ивахара не сможет вставить ему за невыполненное задание показать столичному гостю место, где зарезали беднягу Ищенко, и не допустить меня на судно до тех пор, пока он там сам со всем не разберется.
— Как машины будем делить, сержант?
— Ну раз мы в порт, то давайте каждый на своей. Вы за мной езжайте, хорошо, господин майор?
— Хорошо — хорошо, только вы не гоните особо, а то у вас вон какой «опель»!
— Да, «опель» у меня ничего, — продолжал радоваться Сома. — Так поедем, да?
— Поехали — поехали! — И мы разошлись по машинам, как одинокие танкисты, не нуждающиеся в других членах экипажа.
Мы проехали вдоль длиннющей стеклянной стены «Майкала» — безлюдного, несмотря на обеденное время (вчера, в воскресенье, здесь, поди, яблоку было негде упасть, а сегодня все магазины и рестораны пустые — опять небось хозяев лихорадит от предчувствия скорого банкротства с такими вялыми консьюмеристическими настроениями отарского населения), оставили справа пассажирский терминал, у пирсов которого стояли два парома — гиганта, отправляющиеся вечером на Хонсю, и въехали непосредственно в порт, который не имеет четкой специализации, то есть он и рыбный, и лесной, и сухогрузный, и всякий. «Юрий Кунгурцев» оказался обычной стоявшей у третьего причала сахалинской посудиной — в меру ржавой, в меру подкрашенной. На бетонной полосе около траулера стояла пара полицейских машин и большой грузовик, груженный грязно — темно — серыми автомобильными покрышками. Шестеро русских мужичков, выстроившись в цепочку перегружали шины с машины на судно, а пожилой японец — видимо, водитель грузовика — сидел на краю пирса, свесив ноги к воде, и декларативно праздно курил, подставляя лицо под щедрые дозы жаркого солнца.
Сома поставил свой «опель» лоб в лоб головной полицейской машине, а я сделал перед судном полукруг и припарковал казенный «сивик» у стены причального склада в тенек, поскольку я терпеть не могу в такую прохладную погоду садиться в перегретый на солнце салон. Я предпочитаю гармонию во всем, в том числе и в соотношении температурных режимов на улице и внутри машины. Когда мы с Сомой вступили на трап, грузившие шины морячки на миг замерли, безразлично взглянули на нас и тут же продолжили свою нехитрую работу На палубе нам навстречу вышел полицейский сержант, отдал честь и, обращаясь главным образом к Соме, сказал:
— Господин майор сейчас в кают — компании беседует с капитаном. Проходите, пожалуйста!
Мы прошли по пошатывающейся от беспокойных волн палубе к рубке и шагнули в то, что сержант только что назвал кают — компанией. На каюту это еще хоть как-то тянуло, но вот нашей увеличившейся сразу на два человека компании в этом убогом помещении, пахнущем чем-то беспросветно кислым, оказалось тесновато. За столом сидели Ивахара и средних лет полноватый русский, который, как нетрудно было догадаться, и был капитаном Титовым. У стены с блокнотом примостился молодой лейтенантик — я видел его у Ивахары пару раз, однако фамилию его вспомнить не смогу даже под страхом расстрела. Ивахара посмотрел на меня приветливо, но Соме достался весьма прохладный взгляд, из чего я сразу понял, что прибыл вовремя. Раз беседуют они пока здесь, в капитанской вотчине, значит, в каюту погибшего еще не ходили, а содержимое каюты обычно в таких случаях говорит о человеке гораздо больше, чем может сообщить нам капитан. Ивахара представил нас Титову, я сел за стол между ними, а Сома скромно подсел к лейтенантику.