— Постой-ка, Симадзаки-кун! — осадил я резвого скакуна, направившегося было вместе со своим похожим на толстенького ослика напарником в обезьянник полюбоваться на Тануки.
— Слушаю вас, господин майор! — нехотя развернулся в мою сторону Симадзаки.
— Что ты там про игрушечный магазин говорил?
— Да ничего. Просто я там сынишке машинки всякие покупаю. Раз в месяц…
— Я, Симадзаки-кун, это тоже делаю. Ты про какой магазин говоришь?
— Ну в «Саппоро фэктори», на втором этаже там…
— Американский?
— Да, американский. Название, по крайней мере, американское. А машинки все китайские…
— А как его название с твоим трупом связано?
— Ну я говорю: в этом «тахре», ну на татуировке на его, на руке у него… Да, на руке… в слове «тахр» последнее «R» на триста шестьдесят градусов перевернуто.
— На какие триста шестьдесят? Ты геометрию в школе изучал, Симадзаки?
— Изучал… — промямлил погрустневший Симадзаки.
— Так же, как английский, наверное… — Мне пришлось пробурчать эту «буферную» критику чтобы успеть окончательно все выстроить в голове, перед тем как поделиться с опешившим Симадзаки и абсолютно ничего не понимающим Судзуки, который все тем же покорным толстеньким осликом, вросшим в искусственный палас, стоял рядышком, дожидаясь, когда я отпущу слабо разбирающегося в английских аббревиатурах Симадзаки.
— В общем, магазин этот называется «Tous — are — us», да?
— Да! — обрадовался Симадзаки, почувствовав, что хоть самую малость в английском он все — таки понимает.
— Среднее «аге» в этом названии прописано просто как буква «R», да?
— Да — да, я об этом как раз и говорю!
— И это самое «R» в названии перевернуто вокруг своей оси, горизонтально, на сто восемьдесят градусов.
На лице Симадзаки появились первые за сегодняшний день признаки некоторого интеллектуального напряжения, и по сузившимся вдруг глазам и внезапно появившимся на молодом челе складкам можно было догадаться, что человек о чем-то крепко задумался. Вероятнее всего, начал разворачивать в своем ограниченном воображении букву «R» на сто восемьдесят и на триста шестьдесят градусов. Мне же стало понятно, что настал тот момент, когда истина уже открылась, проявила себя и когда надо, как любит говорить мой друг Ганин, брать «нижние конечности в верхние конечности» и бежать ковать железо, пока горячо.
— Не напрягайся, Симадзаки-кун! Именно сто восемьдесят, а никакие там не триста шестьдесят!
— Ну да… Сто восемьдесят… Перевернутое такое «R»…
— А раз перевернутое — давай поехали на пятнадцатый!
— Зачем? Я хотел на Тануки посмотреть!
— В зоопарке посмотришь! Давай переворачивайся на сто восемьдесят — и пошли! — Я взял под локоток растерявшегося Симадзаки, затолкнул его в полутьму саркофага подошедшего лифта, подмигнул грустному Судзуки, который вот — вот должен был от скуки и непонимания начать шлепать себя ушами по щекам, и коснулся пальцем теплого жестяного квадратика с цифрой «15», развернутой на триста шестьдесят градусов.
— Так зачем мы вдруг вот так вот возвращаемся? — уныло поинтересовался Симадзаки.
— Сейчас узнаешь! Потерпи немного — мне проверить кое — что нужно! — Я не хотел предвосхищать праздничного события, но в то же время чувствовал, как меня изнутри все больше и больше распирала пухнущая гордыня и что удерживать ее в своем чреве мне все труднее и труднее.
Мы зашли в англоязычный отдел, где над столами возвышались три коротко остриженные головы, разбиравшиеся в тонкостях австралийского, индийского и гонконгского законодательства, и прошли к столу Симадзаки.
— Покажи мне эту татуировку! — приказал я лейтенанту.
— Хорошо, — отозвался покладистый Симадзаки и стал рыться в ворохе конвертов и бумаг у себя на столе. Через пару секунд он выудил нужную папку пошелестел ее скудным содержимым и наконец ткнул мне в нос увеличенной фотографией того самого «жмурика», о котором говорил полчаса назад.
Так и есть! Так я и думал! Не зря все — таки я свой хлеб ем, и не зря граждане моей отчизны доверяют мне, именно мне, охранять их покой и материальные богатства.