— Нормально. Банки закрывает, Милусь, ей не до настроений, целыми днями на кухне что-то варит, крутит. Ругается, как обычно, что все под руку лезут.
Улыбаюсь, качая головой. В этом тоже вся мама. Вот кому она крутит эти банки? Я, если беру, то несколько штук, а остальное расходится по родным в итоге. Как будто у нее каждый год норма по банкам, честное слово.
Гоша бросается мне навстречу, обнимает, еще немного, он вытянется и станет выше меня. Даже не верится, как летит время. За эту неделю краска с волос смылась и стала почти незаметна, оказалось, это всего лишь оттеночный шампунь, который тем не менее стоил свекрови нескольких тысяч нервных клеток. Да и не только ей.
Мама выходит из кухни с полотенцем на плече, подходит, целует в щеку и обнимает. Мы встречаемся взглядами, она только слегка качает головой и уходит обратно. Отошла, значит. Теперь можно и поговорить.
Но до разговора мы добираемся только на следующий день, когда Гоша убегает гулять.
Сижу с чашкой чая, пока мама режет салат. Вожу по ободку, а потом говорю:
— Мам, мы с Ромой разводимся.
Она замирает, несколько секунд остается неподвижной, а потом продолжает резать салат. Но почти сразу откидывает в сторону нож и поворачивается ко мне.
— Уверена?
Я киваю, она кивает в ответ.
— Из-за этого?.. — кажется, ей претит просто произнести имя. Теперь я качаю головой.
— Нам надо было давно развестись, мам, — отвечаю ей. — Я не рассказывала, но у нас уже долгое время все не очень хорошо. Точнее, вообще никак. По сути, мы живем в одной квартире как чужие люди.
Мама потирает лицо руками.
— А Гоша как же? — задает вопрос.
— Я хотела с ним поговорить, но полночи думала и поняла, что не сейчас. Везти его с собой в Москву на данный момент не разумно. А оставлять здесь одного с такой информацией… Я тоже не могу. У него и так сложный возраст.
Мама кивает, поджимая губы.
— А что Рома говорит?
Выдыхаю. Что Рома говорит… Ничего он не говорит.
— Он согласился. Я вернусь домой, мы с ним все обсудим, как лучше устроить… Поживу пока в комнате Гоши. Там видно будет.
Мама тяжело опускается на табурет рядом со мной. Некоторое время рассматривает, а потом обнимает, целуя в затылок.
— Ну ничего, Милаш, всякое бывает в жизни, — бормочет она мне в волосы, а я вдруг осознаю, что у меня на глаза наворачиваются слезы. — Если решила, пусть будет так… Ты меня извини, я тогда сгоряча наговорила. Конечно, мы тебя поддержим. Можете у нас с Гошей пожить какое-то время. Или совсем. Ты же знаешь, мы тебя примем и поможем, чем сможем.
Я начинаю плакать. Судорожно так, цепляясь за маму, она гладит меня по голове. Мне наконец-то становится легче, все эти дни я носила эмоции в себе, давила, стараясь быть спокойной, но сейчас я плачу — и мне хорошо.
— Что у вас случилось, Мил? — спрашивает мама, когда я успокаиваюсь и, умывшись, возвращаюсь в кухню. — Кто такой этот Тимур?
— Я не хочу об этом говорить… — качаю головой. — Так вышло… Рома сам подтолкнул меня к нему. Конечно, это не оправдание, но… Потом он просил прощения и сказал, что все равно хочет быть со мной.
Мама только тяжело вздыхает на каждое предложение.
— Что за мужики пошли, — выдает в конце. — Ну и правильно, Милаш, правильно. Если все так… Ни к чему это. Ты еще молодая. Найдешь себе кого-нибудь.
Я ничего не отвечаю — сейчас мои мысли точно не движутся в таком направлении. Мне бы разобраться во всей этой ситуации с Гошей и Тимуром.
Домой я уезжаю, так и не рассказав ничего сыну. Понимаю, что время идет, но лучше сначала все уладить с Ромой, а на следующих выходных я заберу Гошу и тогда уже…
Домой я приезжаю около восьми вечера, сую ключ в дверь, но он не проворачивается, значит, Рома дома. Звоню, почти сразу он открывает дверь.
— Явилась, — усмехается, отходя. Я делаю шаг за порог и застываю: в прихожей стоят чемодан и сумки, в которых лежат мои вещи.
Глава 40
Я закрываю дверь и растерянно перевожу взгляд с вещей на мужа.
— Что это значит? — произношу непонимающе.
— В смысле что? Ты же решила со мной развестись? Вот, будем разводиться. Квартира моя, ее мой отец купил, так что не рассчитывай, что я соглашусь делить имущество.
— Что? — я так обалдеваю, что даже не могу ничего толкового сказать. — Ты в своем уме?
— Только не надо этого, Мили. Не строй из себя святую невинность. Это ты трахалась с Мираевым, ты хочешь разводиться. И это из-за тебя меня лишают родительских прав.
— Ты что, пьян? — я присматриваюсь к мужу и обнаруживаю блеск в глазах, какой бывает у него после алкоголя.
— Тебя это уже не ка-са-ет-ся, — выдает он по слогам. — Вот твои вещи, забирай их и проваливай к своему Тимуру. Гоше уже там напела песен про то, какой я мудак, да? Чтобы он готов был встретить нового папочку? Думаешь, он будет хорошим отцом? Черта с два. Он будет покупать его любовь, потому что может это сделать. Нельзя просто взять и полюбить человека, который тебе никто. А Тимур Гоше никто. Это я его отец. Я, блядь, его воспитывал, несмотря на то, что он не мой сын! А вы все очень здорово придумали, молодцы. Вот и вали нахрен отсюда, Мили. Давай!
Он пинает ногой чемодан, тот скользит по паркету в мою сторону. Я не двигаюсь, так и стою с открытым ртом, пытаясь прийти в себя.
Обвожу взглядом вещи, снова смотрю на мужа. Я не хотела так, я хотела нормально, по-человечески, мы ведь не чужие друг другу люди. Я понимаю, им движет боль. Даже если ты предал, как сделал он, приняв предложение Тимура, это не значит, что тебе не будет паршиво от осознания этого предательства. Как паршиво мне — оттого, что я изменила.
И тем не менее я была уверена, ему хватит сил вести себя цивилизованно. Я крепче сжимаю спортивную сумку, с которой ездила в командировку.
— Завтра я вызову машину и увезу вещи, — произношу спокойно. — Надеюсь, не сменишь замок за это время?
— Сука, — бросает он и начинает нервно смеяться, качая головой. — Я тебя, между прочим, любил!
Эти слова звучат как упрек, бьют по больному. Я разворачиваюсь, открываю входную дверь, а потом говорю:
— Я тоже тебя любила, Рома.
Сижу в кафе неподалеку от дома, передо мной чашка кофе, к которой я так и не притронулась. Смотрю перед собой, пытаясь понять, как действовать дальше. Конечно, я не думала, что будет легко, но такого точно не ожидала… Мне завтра на работу, а я сижу и не знаю, куда податься. Позвонить Насте? У нее однушка, конечно, но она может приютить меня, пока я не подыщу новое место жительства. Другого выхода все равно нет, гостиницу я не потяну.
Может, Рома проспится и остынет? Поймет, что поступает неразумно. Ведь не только меня выгоняет, но и Гошу по факту… Но пока Гоши нет, я точно появлюсь в квартире только для того, чтобы забрать вещи. Я не хочу видеть Рому и уж тем более говорить с ним.
Телефон звонит в моих руках, когда я ищу Настю в списке контактов. Тимур. Немного поколебавшись, снимаю трубку.
— Ты где сейчас? — спрашивает он, не здороваясь.
— А что?
— Просто назови адрес. — Я растерянно диктую, он добавляет: — Сиди там.
После чего кладет трубку, так и не объяснившись. Что все это значит? С чего этот звонок? Зачем мне его ждать? Что Тимур еще задумал? Сочинил новые условия? Решил дожать меня?
Он появляется через сорок минут, звякает колокольчик над дверью, выпрямившись, молоденькая официантка начинает улыбаться, двигая ему навстречу, но Тимур даже не бросает взгляда в ее сторону — ведет им по залу, пока не останавливается на мне. Я успела выпить кофе и оплатить счет, потому поднимаюсь, когда он подходит.
— Идем, — кивает Тимур и, взяв мою спортивную сумку и развернувшись, начинает двигать обратно к выходу.
Я непонимающе топчусь на месте, потом спешно следую за ним. Машина припаркована на аварийке у обочины. Тимур бросает сумку на заднее сиденье и плавно трогается с места, не дожидаясь, пока я пристегнусь.
— Что это значит? — спрашиваю, когда он встраивается в поток машин. Тимур бросает на меня быстрый взгляд.