— Это же карета Брэдли! — вырвалось у Ромэйн. Джеймс накрепко закрыл дверь конюшни.
— Вам не следует выходить из дома, леди Ромэйн. Вы замерзнете в этом тоненьком пальто.
— Это карета Брэдли… там… внутри, не так ли? — спросила Ромэйн, отказываясь быть пойманной на удочку его наигранного сострадания.
— Камерон доставил ее сюда с того места, где ее бросили.
— Я хочу осмотреть ее.
Джеймс покачал головой:
— Там нет ничего, что вам хотелось бы увидеть.
На девушку повеяло могильным холодом.
— Брэдли? — прошептала она.
И снова Джеймс покачал головой. Повернувшись к собеседнику спиной, Ромэйн закрыла лицо руками. Она разрыдалась, как не плакала с той ночи, которую провела в хижине вместе с Джеймсом. Маккиннон набросил на нее теплое шерстяное пальто, и Ромэйн прижалась к нему, как тогда в хижине. Как и тогда, он не утешал ее, давая возможность ее горю излиться слезами. Маккиннон гладил девушку по спине, пока она не перестала плакать.
— Дорогая, позвольте, я отведу вас домой, — пробормотал он.
Ромэйн молча кивнула, боясь, что с новыми словами прольются новые слезы. Обнимая девушку за плечи, он провел ее в гостиную. Там он снял с нее пальто и накидку и усадил на диван. Маккиннон подал ей бокал вина, и в его глазах Ромэйн почудилось сострадание. Девушка приняла бокал двумя руками, не доверяя своим дрожащим пальцам. Она сделала большой глоток и подождала, пока вино пламенем согреет ее окоченевшее тело.
— Спасибо, — прошептала она. — Расскажите мне все.
Джеймс опустился на диван рядом с ней.
— Мне нечего рассказывать. Мы подъехали к тому месту, где стояла сломанная карета, и увидели следы тел, которые проволокли по земле. На кладбище в соседней деревне появились две новые безымянные могилы. — Джеймс склонил голову. — Мне очень жаль, леди Ромэйн.
— Мне тоже.
Неожиданно Джеймс выругался, и девушка подняла на него удивленные глаза: Маккиннон укладывал правый локоть на подлокотник.
— Хорошо, что это просто сильное растяжение, — проворчал майор, — но я уже устал сидеть в тепле и ждать, в то время как человек, за которым я охочусь, продолжает свою работу.
— А как насчет разбойников? Там были какие-нибудь следы их пребывания?
— Нет, ничего не было. Карету разграбили. Я допускаю, что если бы я волей случая не оказался в ночь на вашем пути, то вскоре они убили бы и вас, а может, вы сами бы звали смерть.
— Какие ужасные вещи вы говорите!
— Да. Но это правда. Даффи не оставляет следов, чтобы не дать себя сцапать.
Ромэйн поднесла бокал к губам, а Джеймс продолжал размышлять вслух:
— Чего я не могу взять в толк, так это почему Даффи не пристрелил вас после того, как убил вашего возлюбленного?
Девушка едва не поперхнулась. Потом, поднеся ладони к глазам, изо всех сил постаралась не расплакаться.
— Как вы можете говорить такие вещи, когда…
— Нельзя закрывать глаза на правду, — выразительно произнес Маккиннон. — Даффи поступил подозрительно, и мы должны понять почему.
Ромэйн всхлипнула. Маккиннон взял левую руку девушки в свою, она медленно взглянула на него: зрачки его скрывались под полуопущенными веками. Только нежное прикосновение рук выдавало сочувствие, которое он к ней испытывал. Стараясь сдержать слезы, Ромэйн успела помечтать и о том, чтобы вновь оказаться в его объятиях. Джеймс был самым бесцеремонным мужчиной из всех, кого она когда-либо встречала, даже бесцеремоннее дедушки, но вместе с тем он бывал ласковым и нежным, как первое дыхание весны.
— Думаю, завтрашний день самый подходящий для нашей свадьбы.
— Вам удалось раздобыть фальшивые документы?
— Да, они у меня: — Джеймс поднялся. — Все готово. Лишь бы были готовы вы.
— Я не буду возражать. Завтра так завтра. Наша свадьба не более чем сделка… деловое соглашение… не так ли? Было бы неблагоразумным забывать об этом.
— Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.
Ромэйн вздрогнула, когда он прошептал эти слова прямо ей в ушко. А Маккиннон продолжал:
— Очень скоро — если этого уже не случилось — сказка о том, как вы появились в моей жизни, будет на устах у всех деревенских жителей. Но если мы отвлечем их внимание свадебной церемонией — сплетен можно будет избежать.
— Сплетников ничто не остановит. — Ромэйн едва не рассмеялась, вспомнив о Филомене Баумфри, их ближайшей соседке в Лондоне. Филомена обожала сплетни и перемывание косточек.
Ромэйн прикрыла глаза и вздохнула: может, ей не суждено больше скоротать вечерок у Филомены.